– Фриц наступает, гад,– буркнул Лексеич, помогая Леньке спуститься из кузова на землю.– Сколь народу еще поубивают, суки.
– Эт, точно,– не стал возражать ему Ленька, захотевший есть. Организм выздоравливал и требовал пищи.– Пожрать бы сейчас чего, а Лексеич,– вернул он санитара к реальности.
– Кухня полевая вона дымит. Держи сидор свой. Там все есть че надо. Сухпай на пару дней и все остальное, махра как положено, ну и котелок – само собой. Давай, паря. Сам, вижу, на ногах стоишь. Греби к кухне. Может обломится чего, если не все приели.
Леньке повезло загрузить котелок гороховым концентратом, горячим и насыщенным тушенкой так обильно, что у него слюнки потекли от запаха уже за пятьдесят метров от кухни.
– В обороне ешь досыта, в отступленье так и сяк, в наступленье – натощак,– продекламировал повар строчки Твардовского, вываливая в котелок Ленькин черпак.– Поправляйся, болезный. Приятного аппетита,– пожелал он Леньке и тот благодарно кивнув, присел неподалеку на поваленное дерево.
– Соли ежели мало, братцы, то вот в котелке, на подножке,– сообщил повар принимающим пищу легко раненым.
– Сойдет и так за милую душу,– отозвался кто-то.– Хлеба бы добавил а?
– С хлебом напряг, братцы,– извинился повар.– Сухари только есть, мать иху – тыловиков. Нагружай, хоть полны мешки. А хлеб по норме приказано, не обессудьте.
– Да чего уж там. Не до жиру. Спасибо и за сухари,– не стали привередничать раненые, а Ленька, зачерпнув первую ложку, подумал,– "Эх, всяко лучше здесь, чем в башне кувыркаться",– подумал как само собой разумеющееся и чуть не подавился концентратом, вспомнив вдруг лица родного экипажа. А потом экипаж снился ему каждую ночь, в этом лесу, пока он дожидался отправки в госпиталь. Немец бомбил железку каждый день, сводя на нет все усилия дорожников и лес вокруг станции Лесная заполнялся ранеными все плотнее и плотнее, так что пройти уже по нему стало почти невозможно из-за лежащих людей. Тысячи стонущих, бредящих и кричащих. Вонь гниющей плоти с карболкой и хлором от развешанных по веткам сохнущих бинтов, все это воспринималось Ленькой обыкновенно и он, дисциплинированно заявляясь ежедневно на перевязки в палатку к медсестричкам, сочувствовал им, мечущимся по лесу.
– Леньчик пришел,– радовались они ему, как дети, признав за своего с первого дня и загружая его разной посильной работой по его просьбе. Сидеть без дела было утомительно, а ожоги начали зарубцовываться и уже чесались под повязками.
– На мне все, как на собаке заживало всегда. Может, хватит уже драть бинты с корок?– попросил он на третий день сестричку, но та цикнула на него и еще пару дней Ленька шлялся по лесу следом за ней с медицинскими посудинами весь в бинтах. Зато успел за это время скорешиться с многими полезными людьми и обзавестись новой сменкой и даже сапоги поменять на вполне прилично выглядящие.
– С обувью у нас полный порядок,– обрадовал его старшина из хозвзвода.– Вот с остальным хуже. Вон в той палатке поройся и подбери себе чего по размеру, а за это с тебя кубометр дров на кухню. Повара зашиваются. Три кухни пашут круглые сутки. Столь ртов сразу мне кормить не приходилось. Запарился, сержант, как савраска,– посетовал он на свою нелегкую службу.
– Годится,– обрадовался Ленька и, покопавшись в Б.У. через час уже щеголял в почти новом обмундировании.
– Орел,– оглядел его придирчиво старшина.– Вон топор, вон лес, вон кухня. К заготовке дров приступить.
