– Поехали.
– Слава Богу,– отозвался лежащий под ним на нижней полке старшина артиллерист с забинтованными ногами.– Проскочить теперь бы с Божьей помощью верст сто, а потом уж глубинка Расеи и туда фрицы не залетают.
– Молись, Раб Божий, чтобы проскочили,– язвительно отозвался с соседней полки лейтенант пехотинец с перебинтованной головой и рукой растопыренной на подпорках и забинтованной до толщины слоновьей.
– Зря вы, товарищч лейтенант, так-то,– ответил артиллерист, выделив слово товарищ явно с умыслом, превратив его в нечто обличающее.
– Да? А я не верю в вашего бога, если. Если я коммунист, то это как?– не остался в долгу лейтенант.
– Это ни как. Не влияет это ни на что,– артиллерист хмыкнул.
– А твоя вера в бога влияет?– буквально взвыл возмущенно лейтенант.
– А моя Вера, мне уверенность придает и в уныние не дает впадать,– отшил его старшина.
– Уверенность говоришь?– усмехнулся лейтенант.– А у меня и без бога вашего этой уверенности полные штаны. А вот ты ответь мне, человек божий, какого хрена ты тут разлегся тогда? Что же твой бог мимо тебя осколки не пронес? Коль ты в него так веришь, так и посодействовал бы уж тебе – рабу своему верному.
– Эх, лейтенант, пути Господни неисповедимы и Промысел Его высший нам неведом. Значит, есть у Него на меня виды вот через эти раны. Жив же ведь. И теперь видать спишут в запас лекаря. Ногу-то мне правую напрочь посекло. Военврач сказал, что гнуться, теперь не станет. Значит, домой поеду, а там у меня семейство, лейтенант, большое. А руки-то вот целы, так что отвоевался я и не шибко попорченым возвернусь.
– Радуешься?– скривился презрительно лейтенант.– А по мне так все твои рассуждения – это шкурничество.
– Чего это?– искренне удивился старшина.
– Потому как радуешься,– упрямо повторил лейтенант.– Другие теперь воевать будут, а ты в тылу, рядом с бабой своей отсидишься, в тепле.
– Так я два года без продыху в окопах,– не удержался и возмутился артиллерист.– Два раз в госпиталях валялся за это время. У меня совесть спокойна, что положено, выполнял и не уклонялся, и не бегал от фашиста. Воевал я не хуже других. Ты-то сколь на фронте сам?
– Какая разница?!– заорал лейтенант.– Из училища только месяц назад выпущен и что? А на передовой всего неделю был. И что? Только я не мечтаю свалиться, как некоторые здесь в тыл под бабский бок. Вылечусь и вернусь в строй.
– Молодца,– ехидно усмехнулся старшина.– Без году неделя на войне, а уже уму разуму всех поучаешь, будто подвигов насовершал, как тот Геракл греческий.
– А я не за подвигами на фронт ехал и не за наградами,– затрясся лейтенант, распаляясь.
– А за каким хреном тогда?– спросил кто-то из соседнего отсека плацкартного. Беседа, ведущаяся на повышенных тонах, привлекла внимание многих.
– Я Родину хочу от немецких захватчиков освободить!– заорал лейтенант.
– А другие что, не хотят что ли?– опять прозвучало из соседнего купе.
– А другие вон богу молятся и мечтают поскорее под юбкой у бабы спрятаться,– обличающе ткнул лейтенант пальцем в старшину.
– А вот тут ты не прав, товарищ лейтенант,– раздался все тот же голос.– Мы с Иваном в одном взводе месяц вшей кормили, и наводчик он будь здоров. Шестнадцать танков на его счету за два года, я знаю. Читал его наградные. Это не считая всякой мелочи, типа грузовиков. Да у него наград на весь ваш отсек хватит. Три Славы и медалей десяток, так что не прав ты взводный.
