Пепельный крест - страница 6

– Где мы возьмем козлиную кожу?

– Спи.

Робер раздул огонь и устроил себе постель. Лес тихонько разговаривал. Приятный ветерок колыхал верхушки крон. Вместе с ним с деревьев неспешно сходил на землю сон.

– Где мы найдем козлиную кожу? – снова забубнил Робер.

– У дубильщика, – немного помедлив, ответил Антонен. – И никаких коз мы искать не будем, только телят.

– Телят?

– Да, мертворожденных.

– Мертворожденных? Ты спятил?

– Нет, именно из кожи мертворожденных телят делают самый тонкий пергамент – велень.

– Наш приор сошел с ума. Кто пишет на велени?

– Тот, кто собирается написать нечто важное, я так думаю.

Робер долго обдумывал этот аргумент, а его приятель тем временем крепко уснул. Робер взвешивал все за и против, как его учили в доминиканской школе.

– Мертвые телята, – подытожил он, закрывая глаза. – Гадость какая.

Чтобы найти дубильню, карты не требовалось. Кожевников изгоняли за черту города. Отыскать их не составляло труда, нужно было только идти вдоль крепостной стены на отвратительные запахи, среди которых преобладал один: смрад замоченных кож.

Им повстречалась повозка мясника с горой туш, облепленных мухами. Мясник согласился подвезти их, и он уселись сзади.

– Как ты можешь это выносить? – простонал Антонен, едва сдерживая подкатившую тошноту.

Робер, положив котомку на тушу, с удобством разлегся на ней, подняв целый рой мух.

– Расслабься, брат мой. Христос тоже явился в мир во плоти.

– Но не во плоти тухлого теленка.

– Во плоти распятого человека, а это то же самое. Отдыхай.

От пройденных за день шести лье ноги и правда отяжелели. Пробираясь среди туш по узкой дорожке, ведущей к кожевенной мастерской, Антонен гадал, что заставило приора Гийома проявить такую волю. Он как никто бережливо относился к расходам монастыря, казна которого пополнялась только трудами монахов и подаяниями. Изредка перепадавшие обители несколько монет позволяли раз в день кормить братию и покупать дрова на зиму, при том что орден рекомендовал топить только в январе, а в другие зимние месяцы терпеть лишения, ибо дрожать от холода считалось богоугодным делом.

Согласно врученной ему расписке, за веленевые кожи было обещано тридцать пять золотых экю. Антонену в полудреме привиделись эти сверкающие тридцать пять экю. Это было целое состояние, и потратить такую сумму могли себе позволить только сеньоры.

“Привези мне кожи, да поскорей”.

Приор отдал ему бумагу, не скрывая ее содержания, и отпустил, указав на дверь твердым взглядом, отбивающим всякое желание задавать вопросы.

На подъезде к кожевенной мастерской Робер растолкал его, и Антонен очнулся. По нему ползали мухи, не отличавшие его от дохлой скотины. Он приоткрыл один глаз и вздрогнул: над ним склонились две темные сарацинские рожи.

– Что это?

– Это турки.

– Турки?

– Да, любезный брат, просыпайся, ты в Иерусалиме.

Антонен отогнал мух. У двоих мужчин, шедших за их повозкой до самой дубильни, на головах красовались тюрбаны. Мясник поглядывал на мавританских сопровождающих с крайне презрительным видом. И плевался, едва не попадая в них.

– Крестоносец, – хмыкнул Робер.

Уже лет пятьдесят самые крупные кожевенные мастерские Европы вели торговлю с турками – непревзойденными мастерами в искусстве выделки кож. Константинопольские купцы, год за годом сталкиваясь с отказом платить по долговым обязательствам, сочли более надежным отправлять представителей своего племени на европейский континент. На окраинах городов выросли турецкие кожевни; во время эпидемий нехристей хватали и приносили как искупительную жертву заодно с еврейскими ростовщиками. Костер объединил всех грешников, и их веры нашли примирение в огне. В годы чумы костры пылали повсюду. Уличные предсказатели призывали к великому очищению, поскольку настали последние времена. Было записано, что ни один еврей или турок не должен встретить конец света в Европе, так что убивали их с особым рвением, дабы лишить возможности дожить до Апокалипсиса.