Баркас отвалил от причальной стенки. Отец вставил длинные весла в уключины и, наваливаясь всем телом, стал выводить лодку на открытую воду. Справа проползали помятые, точно у боксеров, носы пришвартованных друг к дружке СЧС-ов42. Из облупившихся до оранжевой грунтовки клюзов торчали клыкастые якоря, придававшие сейнерам вид своры гончих, готовых броситься за добычей. Слева стеной поднималась корма океанского траулера. Чтобы прочитать название, Жеке пришлось высоко задрать голову: «Мыс Доброй Надежды».
– А где они ловят? – спросил Жека.
– В Южной Атлантике, – ответил отец. – На Джорджес-банке, под Намибией, у Мальвинских островов.
– В Южной Атлантике, – чуть слышно повторил Жека, точно перебирая драгоценности, – на Джорджес-банке…
Он улыбнулся и набрал полную грудь солоноватого, прозрачного, дурманящего свежестью воздуха. Впереди показался красный буек, отмечавший фарватер. Его оседлала большая чайка и, склонив голову набок, с любопытством поглядывала на приближавшийся баркас. Потом оттолкнулась от запрыгавшего под ней буйка, распахнула длинные крылья и, пронзительно крикнув, заскользила над самой водой, едва не касаясь своего отражения.
– Буек, – повернулся к отцу Жека.
Он увидел, что вслед за ними одна за другой отваливали от причала лодки и шли на веслах к чистой воде.
– Будем заводиться? – спросил Жека. Ему хотелось, чтобы их тихоход скорее проснулся, застучал дизелем и вышел из порта первым.
– Попробуем, – ответил отец.
Он не высушил весла, а оставил их наполовину в воде, отчего они казались переломленными посередине. Неловко перелезая через банки, отец переместился на корму и там склонился над двигателем. Ухватился за ручку, похожую на крутилку у старых машин, и, чуть покачав ее, резко провернул. Двигатель не отозвался.
– Епсель-мопсель, – выругался отец и крутанул ручку еще раз, а потом еще. Двигатель не реагировал.
– Едрит твою за ногу, – разозлился отец, снял деревянный кожух и полез внутрь агрегата.
Баркас сонно покачивался на легкой зыби, и его постепенно сносило к заросшему камышом мелководью.
Отец оторвался от дизеля, хмуро глянул на приближающиеся камыши и вытер жирные от машинного масла руки ветошью. Потом, опять неловко перелезая через банки, подобрался к веслам. Жека смотрел на отцовскую спину, видел, как вздувались мышцы на его плечах, когда он разворачивал баркас, а потом, охая от напряжения, двигал тяжеленными веслами и возвращал лодку к бую.
Следовавшие за ними ялики давно прошли мимо и скрылись за молом на выходе из порта. Скорее всего, они уже подходили к месту рыбалки, и Жека представлял, как свежий, ничем не сдерживаемый ветер солено обдувал лица рыбаков, как они возбужденно переговаривались, привязывая поводки к лескам, как, поплевав на крючки, готовились забросить удочки.
– Не заводится? – спросил он отца, когда тот опять склонился, точно хирург в операционной, над молчаливым дизелем.
Отец не ответил. Он выдернул из внутренностей двигателя резиновую трубку, согнул ее пополам, покрутил перед глазами, внимательно рассматривая место сгиба. Потом выругался и швырнул под пайолы. Открыл фанерный ящик с инструментами, достал другую трубку, продул ее и смачно сплюнул за борт.
Жека перелез через скамейки и подошел к отцу.
– Давай помогу, – сказал он. – Подержу что-нибудь. Или подам.
– Сядь на место, – буркнул, не разгибаясь, отец, – не вертись под ногами, помощник.
