Однажды мама сказала отцу, что надо бы сына плавать научить, а то отпускать на пляж с мальчишками страшновато. Сидеть же летом дома, дожидаясь родительского выходного, тоже не годилось.
Отец удивился, что сын не умеет плавать, ведь его самого тоже никто не учил.
– Хорошо, – сказал он, ухмыльнувшись, – научится на рыбалке.
Жека, услышав разговор, подпрыгнул от восторга. Рыбалку он любил, а рыбалку с лодки, посреди моря, когда удили ставриду на самодурку из привязанных к крючкам цветных перышек, просто обожал. Белые баркасы и ялы выходили к горловине бухты, кучковались, словно присевшие отдохнуть чайки, покачивались на легкой волне, плескавшейся о чуть зацветшие, давно не крашеные борта. От воды пахло йодом, а легкий бриз приносил со степного берега бухты горьковатый дух полыни. Рыбаки забрасывали удочки и начинали тягать ставридку гроздьями, искрящимися в солнечных лучах.
Отец к рыбалке относился спокойно. У него не было особого нюха на места, где рыба непременно бы клевала; он плохо разбирался в рыбачьих снастях и понятия не имел, на какую наживку лучше брать ерша, на что идет кефаль, а что предпочитает камбала. Сколотить для сына рыбачий сундучок с отделениями для крючков, лески, грузиков и блесен или провозиться целый день, разбирая и снова собирая допотопный дизель, казалось ему куда интереснее, чем болтаться целый день на гоняющихся друг за другом волнах.
Тем не менее, раза три-четыре за лето отец обязательно выходил в море. У него был крутобокий неповоротливый баркас, переделанный из спасательной лодки списанного и порезанного на металл океанского траулера. Не взять такую лодку, да еще задарма, ему, главному механику рыбколхоза, показалось глупо, хотя и брать особых причин тоже не было. Разве только иметь легальную отговорку перед женой, чтобы проводить выходные на причале, ковыряясь в сарае, отведенном для лодочного оборудования, да выпивая с рыбаками, вернувшимися с путины.
Жека, наоборот, ждал каждого выхода в море, как дня рождения, каникул или Нового года. Готовился, упрашивал маму купить новую леску, ловил на мелководье усиков для наживки, привязывал перышки-самодурки на крючки. Жека гордился их тихоходной посудиной со слабосильным дизелем и представлял ее броненосцем среди яликов-миноносцев и шаланд-крейсеров.
За несколько дней до воскресенья Жека приготовил старенький спиннинг, несколько поводков с гирляндами крючков, отлил свинцовые грузики про запас, починил самодельный садок. А еще сбегал на причал рыбколхоза, потолкался среди рыбаков, возвращавшихся с лова на зеленых фелюгах с высокими рубками, похожими на скворечники.
– А ставрида идет? – заглядывал он в морщинистые, высушенные ветром лица.
– Идет, пацан, – смеялись рыбаки. – Все ловится. Даже из бухты не надо выходить.
К фелюгам подкатывали грузовики, и рыбаки клацали замками, открывая их борта. Двое из них неловко взбирались в кузов, а остальные строились цепочкой и передавали ящики с мокрой, переливающейся на солнце, еще живой и трепещущей ставридой и килькой. Жека зажмуривался, втягивал носом запах капроновых сетей, солярки, рыбы и расплывался в блаженной улыбке.
В воскресенье, когда солнце только-только блеснуло раскаленным краем из-за скалистого берега, Жека с отцом были готовы к отплытию. Дрожащий от колючей прохлады, Жека нахохлился на носу баркаса. Одной рукой он держался за край банки, а в другой сжимал удочку.
