***
– Пора эвакуироваться с этой планеты, – бросила она как-то в безрадостной переписке.
В ответ на досадную новость из интернета или ещё какое случайное напоминание о несовершенстве постылой реальности – она не помнила, да и не важно это.
– Эвакуироваться с планеты? На неё не стоило и соваться! – Ингвар словно только и ждал такого момента.
Странные фразы хлынули сплошным потоком.
– Ведь я предупреждал, Эмпи́рика, я умолял тебя этого не делать.
Это был её ник в интернете – в честь Фрэнсиса Бэкона и его последователей, идеями которых она вдохновлялась на первом курсе, в пору изучения философии. Познание мира через чувственный опыт, сила – в знании, а знание добывается только на практике и всё в таком духе. Впрочем, больше всего по душе ей пришлись воззрения радикального эмпирика Джорджа Беркли – субъективный идеализм, или солипсизм, предполагающий, что весь окружающий мир – не более чем иллюзия, развёртываемая перед сознанием. Только вот кем?
– Что-что?! – изумилась Мария Станиславовна.
– Надо же было очертя голову прыгнуть прямо в несокрушимые объятия Гедрёзы, – продолжал Ингвар. – А я, конечно, следом – куда деваться?
– Какой ещё Гедрёзы?
– Хю́глы, охраняющей Землю. Люди считают Хю́глир богами – или демонами. В Скандинавии её называли Фрейей, в Древнем Египте – Исидой. Гедрёза ведает тайну Солнца, она оплетает планету паучьими тенётами, обращая память о других мирах во сны, а сны окутывает серебристой пеленой безмятежного забвения.
Но нет, я ни в чём тебя не виню. Такова была твоя судьба – и моя, коль мы связаны клятвой. Каждый раз одно и то же. Каждый проклятый раз в каждой проклятой жизни ты просыпаешься и ничего не помнишь. И каждый раз мне приходится отыскивать тебя. Но это моя ноша, и я не брошу её. И будь уверена: в каждой из следующих жизней я буду рядом.
Пальцы в ошеломлении застыли над клавиатурой.
Мария Станиславовна не знала, что ответить. Беседы с Ингваром изобиловали шутками подобного рода, но сейчас ей было не смешно.
Странное, невыразимое чувство всколыхнулось в груди. Щемящая тоска по чему-то далёкому, потерянному, смутное прикосновение к позабытому навеки миражу. Словно это уже было во сне, затерявшемся на окраинах ослеплённого серостью жизни сознания.
– Прости. Я просто очень устал сегодня, вот и выдумываю всякую чушь, – написал Ингвар. – Не обращай внимания.
Они вместе посмеялись и немного пофантазировали на тему параллельных вселенных и реинкарнаций, а потом больше никогда не возвращались к этому разговору.
Но что-то с тех пор не давало Марии Станиславовне покоя. Что-то настойчиво крутилось в уме – слишком призрачное, чтобы быть осознанным, слишком расплывчатое, неуловимое, не облекаемое в слова.
Тень воспоминания о том, чего никогда не случалось? Непонятное тягостное стремление, не ведающее своей цели? Или… надежда?
***
Во сне всё шло кувырком. Не в первый уже раз Мария Станиславовна видела себя в отделении: взаперти, в полном отчаянии и безысходности. Все, наконец, узнали о безумии, скрывавшемся под благопристойной маской, и теперь на ней не было белого халата с золочёным ключом в кармане. Но чувство стыда и вины за непростительный обман были сущими пустяками по сравнению с явственным и бесповоротным осознанием того прискорбного факта, что никто, абсолютно никто всё равно не сможет ей помочь. Не попытается понять. И, разумеется, не поверит.
