Можно отметить, имели место быть и психологические причины раскола – с реформацией ритуала были затронуты не только социальные факторы. Последователи классического фрейдовского подхода рассматривали ритуал, прежде всего, как сложный защитный механизм людей с нестабильной психикой, которые видят в ритуализации защиту: «Навязчивых невротиков преследует возможность реализации вредоносных и разрушительных желаний, собственно весь невроз навязчивости и выстроен как защита от этого. И они защищают себя от такой угрозы, занимая определённую позицию – с помощью чрезвычайно запутанных обрядов, увязанных порой с самыми странными суевериями [6]».
Для многих верующих показалось, что фактически на Руси введена новая вера взамен привычной старой. Начались протесты против нововведений Никона. Царю от сторонников старых обрядов посыпались челобитные, в которых осуждалась «новая незнамая вера» как ересь: «учение ее – душе вредное, ее службы – не службы, таинства – не таинства, пастыри – волки [7]». Архиереи на московском соборе 1681—1682 гг. попросили царя о помощи в борьбе с расколом, и вскоре запылали зловещие костры инквизиции. Вышел знаменитый закон «12 статьей царевны Софьи» [8], согласно которым, предписывалось всех старообрядцев [9], если они не хотят перейти на новые обряды, по троекратному у казни допросу жечь в срубе и пепел развеять по ветру [10].
Сложившуюся ситуацию на начальный период можно охарактеризовать цитатой из Священного Писания глава Откр. 15:2: «И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнем; и победившие зверя и образ его, и начертание его и число имени его, стоят на этом стеклянном море, держа гусли Божии и воют песнь Моисея, раба Божия, и песнь Агнца, говоря: велики и чудны дела Твои [11]». На тот период старообрядцы верили, что наступил конец света и настало царство «Антихриста» – антипода Христа в лице преобразователей церковной реформы, а карательная деятельность против старообрядцев усилила их веру в то, что наступил эсхатологический конец времен.
Вторым значительным трудом в церковной историографии была книга «История русского раскола» [12], по сравнению с трудами XVII в. она была написана не для того, чтобы предать проклятию, а для возврата старообрядцев в лоно институциональной матери-церкви. Насчет увлечения обрядами, которые совершались старообрядцами – критика их идеологических противников, сводилась к следующему: «Мы – русские должны и сами признавать себя обязанными быть в согласии с греками относительно богослужения; следовательно, и у нас имело быть введено, как это и сделал Никон, троение на место принятого было у нас (на несостоятельных, указанных выше, основаниях) к единообразному употреблению двоения [13]». Голубинский Е. Е. был светским историком, но позиция его была сходна с позицией русской православной церкви из-за идеологического влияния и позиции государства, которое видело в церкви опору самодержавного строя. Е. Е. Голубинский назвал неправильным позицию старообрядчества и призывал воссоединиться с церковью и забыть про раскол [14]. Он является историком дореволюционной официальной историографии. Голубинский Евгений Евстигнеевич, историк Русской Церкви и церковной архитектуры, ординарный академик Императорской академии наук по отделению русского языка и словесности, автор ряда фундаментальных исследований по истории Русской Церкви, считается сторонником позитивизма. Несмотря на то, что он был сторонником позитивизма, он расценивал раскол с позиции русской православной церкви и активно полемизировал со старообрядцами. В современной историографии С. А. Зеньковский аналогично негативно отзывается о церковном расколе и старообрядцах [15]. Вполне возможно, что это является традицией дореволюционной школы.
