– Хозяин!
Зарычал беснующийся пёс.
– Чего тебе? Мало накостылял в шею, ещё хочешь?
– Нет, не хочу, лопату хочу.
– Не будет тебе лопаты!
– Хозяин, чужое добро, подавишься или Бог накажет.
– Это я-то подавлюсь?! – возмутился тот. – Залез воровать, а я подавлюсь.
Понял, видно, Иван, как его достать.
– Человек жить должен честно, верующий.
– Не подавлюсь! С черенком проглочу, а не подавлюсь.
– Подавишься. Бог-то не Микишка, он всё видит. Видел, как ты меня тумаками, безвинного, обижал.
– Ты вор, и никакой Бог тебя не будет защищать! – парировал хозяин.
– Я не вор, и моя лопата честная. Она, смотри, чистая, не запятнанная. И Бог тебе не промокашка. И я прокляну. Свечи поставлю.
– Да пропади ты пропадом со своей лопатой! Проклинать ты меня будешь… Забирай!
И лопата взметнулась над забором, словно головастый сом из воды во время жировки, упала со стуком и со скрежетом заскользила. Пять шагов – и она в руках Ивана. Схватил он её – и бежать. Теперь уже направление выбирал по солнцу, знал, что в полдень оно за его деревней. Так и шёл по улице, всё размышляя: «И чего они, органы, охотятся на таких, как он, неработающих в дневное время?» Для вида решил лопату измазать – поковырял ею у какого-то забора. Измазал и пошёл дальше спокойно.
Вдруг сзади засигналила милицейская машина. Ёкнуло сердце у Ивана: «Меня ищут! Ишь, неймётся им! Да и я с приметой, ведь лопата в руках чистая. И как я раньше не догадался?» Мигом сбросил её с плеча и, как стоял возле забора, так за него и поставил, а сам потихоньку потопал, косясь на забор, запоминая его.
Машина прошла мимо, а он вернулся к забору. Рукой шарит, ощупывает каждую шершавинку, чувствуя каждый загнутый гвоздок: «Где она? Тут вот должна быть!» Наконец нащупал округлость черенка. Просунул чуть в сторону руку и услышал, как лопата заскользила черенком по забору: та-та-та! Она простучала по горбылям забора и глухо стукнулась о землю. Сжался Иван весь, испуганно оглянулся и чуть не заплакал: «Как же теперь достать её? Бросить жалко, да и благоверная поедом съест…»
Упал на карачки и стал смотреть в щель. Видит – вот она, лопата его, в полуметре под забором лежит, а достать нельзя. Смотрит и думает, что делать. И решил подрыть под забором и достать. Только просунулся ногами в сторону, чтобы удобней было, как услышал: «Ах, мать вашу, дыроглядов и щелкоглядов!» Не углядел он, как подходил прохожий, увидевший его в обезьяньей позе – лбом к забору прилипшего, откачнулся в сторону и стал обходить. В это время Иван дёрнулся назад и в ногах прохожего запутался. Упал тот. Удачно – не ушибся, но от неожиданности испугался и начал благим матом поучать-наставлять: «Ты чего, такой-сякой, делаешь? Чуть не расшибся из-за тебя. Да я тебя за это в милицию!»
Вскочил Иван, видит – человек не может подняться, одной рукой упирается в землю, другую руку к нему тянет. Схватил её, помог подняться, угодливо пиджачок его отряхнул: «Извините, извините, не шумите, пожалуйста!» Тот видит, что человек от испуга побелел, стал сильнее припугивать:
– Я тебя, хулиган, сейчас в милицию! И где-то она здесь ездит?!.. Вот, прах их возьми, когда не надо – они тут как тут, а когда надо, их днём с огнём не сыщешь. Милиция!
Иван не стал ждать представителей закона и задал стрекача.
– Держи его! – в сердцах кричал прохожий, морщась от боли в колене.
А Иван всё прибавлял и прибавлял ходу, с лёгкой рыси перейдя на стелющуюся рысь.
