– Держи-и-и! – доносилось до него. – Я тебя, подглядывальщик, научу, как подглядывать, там тебя научат.
Хоть и боялся Иван, но понял, что бегущий человек больше подозрителен. А тут увидел, что чья-то калитка открыта: ветерок её то открывает, то закрывает. Нырнул в неё. Закрыл и стал осматриваться, нет ли собаки и хозяина, не растёт ли редиска. Нет ни редиски, ни хозяина, ни собаки.
Тем временем крик утих. Подождал ещё малость, собрался с духом и смело выглянул из калитки, чтобы люди не заподозрили, что во дворе чужом шастает. И сразу увидел спешащего, кругленького такого, от соседней калитки с криком: «Эй, ты чего там делаешь? Теперь я знаю, кто кочета у меня утащил!»
Сообразил Иван, что если будет бегать туда-сюда, то привлечёт вновь внимание, потому и сказал:
– Чего орёшь, дома не сидишь? За квартплату квитанцию принёс, сумма-то большая в ней указана, а тебя нет, вот и сунул её под дверь, – и ведь сообразил, как задеть человека словами побольнее.
Мужик остановился:
– Большая, говоришь? – А у самого челюсть отвисла. – Ай, опять надбавили, туды их растуды, житья не дают, – и в калитку лезет, в которой стоит Иван боком. – Соседи, едрит их в дышло, семнадцать кур украли.
– Тоже мне соседи! У нас в деревне, где я раньше жил, за это бы сразу сожгли, – посочувствовал ему Иван.
– Ну нет, я в милицию… Одного петуха оставили, думал ещё кур к нему прикупить… А тут новая беда: квартплату повысили, едрит их в дышло. Одна беда не ходит, другую за собой тянет.
Иван из калитки боком-боком и к тому забору направился, где лопата лежала. Оглянулся, а мужик из калитки выглядывает и кулаком ему грозит. Видно, удостоверился, что нет повышения за квартплату. Сердце смягчилось, потому и не кричал про кур, только кулаком семафорил, как тыквой на палке.
Подошёл Иван к забору и вспомнил, как надул человека небылицей, как изменилось у того лицо, обо всём забыл – и про кур, и про петуха, про него самого в чужом огороде. Решил и здесь так действовать. Ну, если войдёт во двор, а хозяин выйдет с вопросом: «А чё ты здесь делаешь?», так и скажет ему: «Иди разберись с бухгалтером, который меня сюда послал по поводу недоплаты за полгода, и пени большую тебе насчитали, и за квартплату прибавили».
Смело открыл калитку, огляделся – вон она, родимая, честная, у забора лежит. Кинулся к ней. Схватил и хотел выпрыгнуть из калитки, а тут беседку круглую увидел, всю облепленную прошлогодним плющом и хмелем, и узкий проём двери. Мигом с лопатой в неё и на крашеную холодную скамейку плюхнулся задом. «Здесь пережду, ночью пойду. Хоть и холодновато здесь, а всё-таки подальше от греха и милиции». И только он так подумал, как возле дома раздалось "иу-иу-иу". Задрожал от страха Иван, сполз на пол, сердце оборвалось. Лопата упала, звякнула. Ему показалось – пушка выстрелила. Зубами от злости на неё заскрипел, лёжа на дощатом полу беседки. Потихоньку дырку пальцами расширил – и сердце от страха зашлось. Там милиционер стоит в воротах, и с ним ещё двое. «Слышишь, – говорят, – ловить надо, план не выполняем. Надо начальнику телегу накатать, в верхах отчётность нужна. Так что давай через час к начальству, хоть на бумаге ловить будем». Задрожал Иван: ещё бы – в лапы органов попал, сам себя в каталажку засадил. «Приду», – сказал тот. Ушли двое, машина загудела и тронулась, а хозяин в дом зашёл.
Иван, ни жив, ни мёртв, пружинистой походкой от беседки до калитки бесшумно дошёл, словно лёгкий ветерок пронёсся. Тихо щеколду поднял, калитку резко открыл – и пулей в неё с лопатой на плече.
