Неожиданно раздался пронзительный крик, перекрывший гомон выступающего обоза.
– Стойте, стойте, подождите. Остановитесь!
К Ратуше, где сформировался обоз, толкая перед собою тележку со скарбом, бежало огородное чучело. Несуразное существо с лицом цвета кумача, размахивая длинными руками-оглоблями, просило задержать отправление обоза. Услышав команду «Го-то-всь», чучело на секунду остановилось, чтобы перевести сбившееся дыхание, и, дико вращая глазами, вновь пронзительно закричало:
– Стойте, – и, подхватив тележку, теряя на ходу казённое имущество, побежало к обозу.
Следом за ним, крестясь и творя земные поклоны, брёл пастор Олаф. Зрелище было настолько необычным, что готовая к отъезду колонна застыла на месте. Не переставая вопить, задохнувшись от быстрого бега и хватая воздух широко открытым ртом, чучело остановилось у ближайшей повозки, и только по свисающим рыжим патлам жители деревушки Зульцфельд узнали в нём клирика пастора Олафа. Не имея дорожного баула для далёкого путешествия, Тобас, так в миру звали клирика, оделся, используя принцип детской пирамиды. На своё большое нескладное тело он сначала натянул нижнее летнее бельё белого цвета, на него осеннее бязевое бельё в серых тонах. Зимнее чесучовое бельё неопределённой расцветки завершало модельный ряд коллекции. Поверх белья листьями неразобранного кочана капусты выглядывали несколько пар рубашек, пригодных на все случаи жизни, от свадьбы до тризны, увенчанных жилетом. За жилетом следовали синий полукафтан и узкие по колено брюки. Кафтан, не сумевший вместить и утрамбовать в себе разномастный гардероб Тобаса, расписавшись в собственном бессилии, болтался на ветру распахнутыми деревенскими ставнями. Дополнял эту пирамиду тряпья русский овчинный тулуп, из-под воротника которого болтались две пары крепких башмаков, связанных бечёвкой. На низкий скошенный лоб Тобаса по самые брови была надвинута соломенная шляпа, оседланная кавалеристской двууголкой французского солдата. Двууголка для надёжности была завязана на макушке женским платком, концы которого, топорщась смешными рожками, завершали образ нашего героя.
С трудом добравшись до ближайшей подводы, Тобас остановился. Его глубоко посаженные глаза с белесыми ресницами с возрастающим смятением и тревогой перебегали от одного лица к другому. Но вот взгляд, споткнувшись, остановился на знакомом лице, из груди вырвался вздох облегчения, и широкая, радостная улыбка стала расползаться по веснушчатому лицу парня. Несуразное чучело под широким мазком гениального художника по имени Любовь превратило Тобаса в обаятельного простодушного хлопца. Навстречу его улыбке горящей стрелой купидона полетел взгляд чёрно-вишнёвых глаз и тут же стыдливо спрятался от любопытных за длинными ресницами. «Тобас, я здесь», – радостью вспыхнули вишнёвые глаза. «Я люблю тебя, Фрида», – полетел навстречу взгляд серых глаз. Мимолётный обмен взглядами, и бренный мир зазвучал волшебными звуками тайной любви. Любви, которую как птицу счастья завтрашнего дня нужно держать в закрытой клетке, чтобы не потерять навсегда.
Косолапя короткими ножками и путаясь в длинном облачении, к обозу подошёл пастор прихода отец Олаф.
– Тобас, имей в виду. Сколько раз я из-за твоего головотяпства нагнулся за твоими потеряшками, столько же ты отобьёшь покаянных поклонов Господу за нерадивость в богоугодном деле.
