Вот ее он и приспособил на лето, вода нагревалась на солнышке, так и купались. В остальные времена года топили баню, но и летом бывало, когда вещи в стирку скапливались. Но, за всю мою нелегкую жизнь, не приходилось закаляться настолько интенсивно. Это дед у меня моржевал и на крещенские морозы первым в проруби оказывался, его самогон изнутри грел, а я такими талантами не обладаю.
Когда с телом было покончено, кожа горела, аки факел в ночи и пекла, словно я голая упала в куст крапивы, эти, не побоюсь этих слов, мастера пыток, перешли к волосам. Я уже даже не выла. За каждый лишний звук получала очередной подзатыльник, и в какой-то момент побоялась заработать сотрясение мозга. Шея начинала побаливать от тяжелых рук экзекуторов.
Линея оставила мне в наследство шикарную гриву, будь она на голове коня, а не на моей. После забега по лесу длинные волосы сбились в колтуны, за что пришлось расплачиваться болью.
Жесткий деревянный гребень, не лучшей работы, выдирал волосы с корнем. В какой-то момент подумалось, что перед женихом предстанет краснокожий, плешивый мешок с костями, и от такой картины, он закричит фальцетом и убежит восвояси. Дабы монстроподобная невеста не расплодилась.
– Может, отрежем? – Посмотрев на мои спутанные волосы, предложила самая боевая из дам. – Какая ему разница, есть у нее волосы или нет?
Загадочному “ему”, может, и не было дела до моей шевелюры, а вот я запротестовала против такого произвола. Отвоевать остатки волос удалось, к счастью.
Так, с моими пытками было покончено, – подумалось мне, но не тут-то было. Все только начиналось. Сколько бы времени ни оставалось до часа Х, ни минуты покоя мне не собиралась давать.
Односельчане принесли новую ночную рубашку, так как старая стала непригодна и ее оставалось выкинуть, или пустить на тряпки. К этой рубашке прилагалось платье, хотя я бы назвала это тряпье халатом длинной до пяток. Принцип ношения у этой одежды такой же, да и вид соответствующий. Грубая ткань была расшита, какими-то грязными нитками, рисунок кривой, и я при всем желании, не могла определить, птица это или какой-то умирающий зверек, сброшенный со скалы.
Обувь мне не полагалась, вернее, оставили на ногах то, что нашла в шкафу – потрепанные галоши. Длинные черные волосы заплели в две тугие косы, а к концам привязали красные нитки. Впалые щеки натерли какой-то гадостью, отчего они раскраснелись. То же самое проделали с губами, после этого они стали печь, словно их посыпали черным перцем. Адские мучения, но и в этом мире ради красоты девушкам приходилось страдать. Хорошо хоть в доме не было зеркал, и мне не пришлось лицезреть итоги трудов, местных горе-стилистов.
Хуже лишь то, что после всего этого, на меня надели мешок, пыльный и вонючий, обозвав его священным. Поняв, что дело запахло керосином и если срочно, что-то не придумать, то замужества избежать не получиться, стала кричать и вырываться. Дело набирало обороты.
Те же дамочки, выволокли меня на улицу, не слушая моих протестов. Паника нарастала, дальше притворяться Линеей не было никакого смысла. Оставалась надежда, что сумасшедших в жены не берут.
– Не пойду замуж, – кричала и вырывалась из захвата, – я там дважды была, не понравилось мне.
Не нашла лучше способа, чем сказать правду. По закону подлости, именно в этот момент, тело решило, что с него хватит. Голос охрип, ознаменовав начало простуды.
