– Хоть пофоткайте нас, – вымученно улыбаюсь я. Нервы накрывают, уж извините.
Мы вчетвером изображаем героические групповые композиции.
– Вряд ли что-то стоящее выйдет, очень уж здесь темно, – предупреждает Светик.
Несмотря на это (вижу краем глаза), она сразу же выкладывает фотки в Инстаграм. Вообще, есть в мире соцсети, где у нее еще нет аккаунта? Наверное, у нее эксклюзивный контракт с Силиконовой долиной, и каждый новый тайм-киллер сразу присылается ей как вип-тестировщику.
Тем временем «мужеложцы» начинают свой сет: оказывается, играют они что-то типа ретро.
– Шестидесятые? – подмигивает Роммель.
– Даже пятидесятые, – снисходительно машет рукой Стэн. – Ну и намешали они разных стилей за один вечер… При чем тут, кстати, днюха сэра Пола Маккартни? Сначала латина, теперь эти потроха, потом мы, а после нас еще кто-нибудь. Если шугейзинг или нойз-рок какой-нибудь, я не удивлюсь, честное слово.
– Что еще за шугейзинг? – реагирует Троцкий.
– Это музон, от которого торчал Бадри Патаркацишвили, – с каменным лицом просвещает его Роммель.
– О мертвых или хорошо, или ничего, – напоминает спутник Светика.
– Понятно, значит, этот твой шугейзинг – полный шлак, – делает вывод Троцкий.
– Между прочим, эти тоже играют на три порядка круче нас, – мрачно кивает в направлении сцены Стэн. – Обделаемся, как бобики.
– Главное – что бы ни происходило, морды у нас должны быть самые триумфальные, – даю я установку. – Тогда, даже если обделаемся, никто не поймет.
– Мы этого не слышали? – по-заговорщицки улыбается Светик.
– Разумеется, фанаты об этом даже подозревать не должны, – возвращаю ей улыбку.
– Ты песни распечатал? – спрашивает Стэн.
– В смысле – порядок, в каком сегодня играем? Обижаешь… – Я достаю из чехла распечатки и раздаю их. – Сначала «Дуги Бримсон», чтобы все прикурили. Потом стандартно – «Удушье», «Прямой эфир», «Лазанья»…
– Да читать-то мы умеем, – перебивает Роммель.
– По тебе не скажешь.
– Что такое «Дуги Бримсон»? – с опозданием спрашивает у Светика ее оруженосец.
– Янчик, я сама не знаю. Ребята, просветите?
Значит, его Ян зовут. Хорошо хоть, идентифицировали.
– Это такой английский писатель. Довольно специфический. У него все книги на тему футбольных фанатов, их фирм и так далее. Но для песни это, в общем, не так важно… Кстати, мы ждем, что нам подпоют, – прозрачно намекаю я.
– Когда это я не подпевала? – изображает смертельную обиду Светик. – Я все ваши тексты помню, только не всегда понимаю, про что они.
– Это не главное, – успокаивает Роммель. – Я, по-твоему, как их пою? Точно также.
В гримерку заглядывают два мужика лет под сорок.
– Здоровеньки булы! Это здесь, наверное, окопались звезды, которым вот-вот выступать?
– Ага. Вы за нами? А кто-то после вас еще будет играть или вы сегодня последние?
– «Многие же будут первые последними, и последние первыми», – загадочно ответствует мужик и выходит из гримерки.
У меня отвисает челюсть: я врубаюсь, кого он цитирует. Как раз вчера дочитал первое Евангелие, от Матфея, и эти слова стопроцентно оттуда.
– Это чего он такое завернул? – напрягается Троцкий.
– Я тебе потом объясню.
– Нет, ты давай сейчас.
– Крыс что-то шифрует, – усмехается Стэн.
– Да ничего он обидного не сказал, не дергайся… Слу шайте, они сейчас уже закончат выступать, – не особо умело перевожу разговор, – вы бы хоть инструменты вынули, а? И шнуры, и бумажки с аккордами! Гитары настроили? На сцене же некогда будет!
