Дракон знал, что там в гроте всегда есть кто-то рядом с Зеркалом, кто заботится о нем или просто маячит в отражениях, случайно подпитывая его. Огромный, он завидовал им лютой драконьей завистью и хотел занять их место, служа всей мощью, на которую способен… Но Эго Дракона шептало, что есть нечто большее, чем заклеивать трещины и сдувать пыль со старого стекла в душном гроте, пусть оно хоть тысячу раз волшебно. Особенно, если оно об этом не просит.
Дракон слушал себя и смотрел с плато. И мир казался таким огромным, что вряд ли даже это чудесное Зеркало вместило бы столько света, чтобы залить его целиком. «Но даже в растрескавшемся виде оно могло бы стать маяком и порталом», – терзался бедный зверь, ворочаясь на камнях, – «Если бы только вытащить его на свет… чтобы мое любимое Зеркало отразило что-то еще, кроме темного грота, тех, кто там живет и бродит, туманных иллюзий и страхов…»
Но в иллюзиях и страхах блуждал сам Дракон и не знал об этом. Он придумал себе Долг – а у всех Драконов должен быть свой Долг – и пытался его исполнить. А еще он заметил, что три-четыре раза в день в определенное время над гротом вспыхивало циановое пламя: оно исходило из самого Зеркала и означало, что волшебный артефакт еще жив. И значит все еще имело смысл. И перерождение продолжалось. Но перерождение – это всегда боль и шок изменений, потому дети кричат, покидая свою зону комфорта…
Однажды утром игры с завитками сыграли с Драконом злую шутку. Он вдохнул слишком много холодного воздуха и заболел. Лежа без сил на своем плато, он вспоминал моменты встреч с Зеркалом и придумывал тысячи вариантов их развития. Дракон был в этом мастер: он плел сложную сеть из тоски и любви, нанизывая одно на другое. И все петли этой сети падали на его крылья, запутывая и лишая свободы летать. Обездвиженному Дракону становилось все хуже: думая о своих страхах в молчании Зеркала, он поворачивал мощь свою против себя и забывал о даре любви к себе. Беднягу начали посещать самые темные видения. Но Мудрецы говорили, что самый темный час – перед рассветом.
Встреча не была случайна. Никто кроме Зеркала не смог бы пробить золотую чешую Драконьей души и тьму его отречения от мира. Никто не пробудил бы в нем любовь и силу, кроме него же самого. Никто не помог бы ему взлететь выше, чем он мог. И для этого ему дали Зеркало.
Дракон был мудрый зверь. Но он был Дракон. И верил, что, объединившись со своим Зеркалом, он станет Абсолютен. Ведь все, рядом с чем есть отражение, удваивается: боль и любовь, ошибки и сила. Какой Дракон испугался бы мрака, если ему обещали за это в два раза больше огня? Но Дракон забыл, что в отражении волшебного Зеркала он видел кое-что еще, кроме мощных черных крыльев…
Чувствуя, что мысли съедают его изнутри, Дракон призвал свое Эго, разорвал плетение и спрыгнул со скалы. Он позволил себе, полуживому, долго летать на любимом ветре, рискуя разбиться на виражах или замерзнуть. Ему был нужен этот полет. И нужна была вкусная еда, которая всегда его радовала. Когда Дракон вернулся на плато, он рухнул без сил, но с тишиной в голове. Он знал, что мысли вернутся, и сеть снова начнет его душить, поэтому призвал друзей. Они посещали его, подкармливали вкусным и благодарили за уют. Это держало его, потому что истинной причиной его болезни была тишина в гроте – она порождала иллюзии и страхи, те же, что чертили трещины на его любимом стекле.
