Руки у Веры тряслись.
– Еда? Маленький, зачем тебе? Дома хлебушек есть, я супчик сварила, картофельное пюре на плите стоит. Да и запасов полным полно. Крупы пшённой четыре кило, три килограмма чечевицы, риса четыре, сахара вообще шесть. Хочешь, сходи в нашу столовую, компотику себе возьми. А с деньгами не выйдет. С июля карточки ввели. Ты забыла?
– Ах, мамочка! – воскликнула девочка, словно раненная чайка, – этого мало! Нам в школе сказали, что в магазины ничего завозить не будут. Мама, ведь еда закончится!
Женщина не знала что и делать. Смеяться или плакать. Все представленные ею ужасы оказались лишь плодом воображения. Оказывается, её упитанная дочурка лишь испугалась, что продуктов станет меньше. Мать устало поникла.
– Ах вот оно что… вам уже сказали… Не ожидала… кольцо вокруг города только-только замкнулось… Оперативненько. Могли бы и посоветоваться с родителями. Но ты не обращай внимания, – попыталась утешить она дочь, – мы – советские люди, таковы, что можем без вреда для здоровья хоть асфальт есть. А если фашисты начнут грызть асфальт, то непременно помрут. Нашим воинам и вступать в бой не понадобиться.
Тут она деланно хихикнула и толкнула дочь в бок, ожидая, что расплывётся в улыбке и она.
Но Вера словно не слышала. Она продолжала о своём.
– Дай денег. Все, какие есть. Я обойду магазины. Куплю… мы запасёмся. Говорят, к новому году победим.
– Малыш, ну зачем…, – голос матери прервался от волнения, но она тут же взяла себя в руки и продолжила. – Еда ведь портится. А мы тебе ботиночки новые хотели на зиму купить, пальтишко справить. Нужно за квартиру заплатить. Да мало ли житейских расходов.
Она вздохнула. Помолчала. Молчала и дочь. Кто-то постучал в окошко. Надо было продолжать работать. Елена Константиновна спохватилась, прошептала:
– Ты иди, иди домой, уроки делай, не думай о плохом.
И тут же распахнула окошко, вежливо спросила:
– Сколько вам, товарищ, билетиков? Два? Один взрослый и один для ребёнка? 30 копеек за первый и 10 за второй. Итого с вас 40 копеек, пожалуйста.
Вышедшая наружу девочка увидела, что у кассы успела столпиться небольшая очередь. Обычно девочка была очень совестливая и в другое время наверняка испытавшая муки совести из-за того, что заставила людей ждать, в этот раз осталась абсолютно равнодушной к создавшейся ситуации. Она медленно и понуро побрела домой. Да, мама права – скоро война закончится, дурацкий Гитлер останется ни с чем и всё будет хорошо. Она закончит учебный год, перейдёт в восьмой класс с хорошими оценками, похудеет, наконец. Мелькнула мысль – может, вернуться и попросить маму пропустить на киносеанс? Ведь дать задания на завтра не успели и готовиться к урокам всё-равно не надо. Но настроение было совсем не для того, что бы развлекаться. Мелькнувшую было мысль Вера отмела и всё же пошла домой.
Оставшаяся часть дня прошла в унынии. Тоже понурый пришёл с завода отец. Вернувшаяся вечером мама, хоть и пыталась казаться бодрой и весёлой, но видно – пессимистические настроения и её захватили в свой плен. Они все друг другу избегали смотреть в глаза. Словно каждый знал то, что будет дальше и боялся, что другой член семьи сможет по глазам всё понять.
Не такая уж и плохая теория. Ведь родители ребёнка для него – весь мир. Падая, тот смотрит на них, решая – заплакать или не стоит. И если те бросались к своему дитятку, охали, ахали и начинали с тревогой осматривать коленки и локоточки, дитя понимает – всё печально. Пора впадать в истерику.
