Кто-то плакал. Причем плач доносился откуда-то снизу.
Я осторожно обогнул лестницу. Дверь в подвал была открыта. А я даже и не знал, что в Большом доме есть подвал. Я заглянул в дверь и увидел в дальнем углу, у ящиков с амброзией и клубничным вареньем, двоих. Одна была Кларисса. Второй – подросток-латинос, в драных камуфляжных штанах и грязной черной футболке. Волосы у него были сальные и свалявшиеся. Парень всхлипывал, обхватив себя руками за плечи. Это был Крис Родригес, полукровка, который переметнулся на сторону Луки.
– Все нормально, – говорила ему Кларисса. – Вот, хлебни еще нектарчику.
– Мэри, ты мне мерещишься! – Крис забился еще дальше в угол. – У-уйди!
– Я не Мэри.
Кларисса говорила тихо, но ужасно грустно. Я даже не знал, что она может говорить таким тоном.
– Меня зовут Кларисса. Запомни. Пожалуйста.
– Тут темно! – взвыл Крис. – Так темно!
– Выйди на улицу, – уговаривала его девушка. – Солнечный свет тебе поможет.
– Т-тысяча черепов! Земля его все время исцеляет.
– Крис! – умоляюще воскликнула Кларисса. Казалось, она сама вот-вот расплачется. – Тебе должно стать лучше! Ну пожалуйста! Скоро мистер Д. вернется. Он знает о безумии все. Ты только продержись до его приезда.
Глаза у Криса были, как у крысы, загнанной в угол: дикие и отчаянные.
– Тут нет выхода, Мэри! Выхода нет!
Тут он заметил меня и издал придушенный, испуганный возглас.
– Сын Посейдона! Он ужасен!
Я попятился, надеясь, что Кларисса меня не заметила. Я прислушался, ожидая, что она бросится к двери и начнет на меня орать, но нет: она продолжала разговаривать с Крисом все тем же грустным, умоляющим тоном, пытаясь напоить его нектаром. Может, она решила, что это часть галлюцинаций Криса, но… «сын Посейдона»? Крис смотрел на меня, однако мне почему-то казалось, что говорил он вовсе не обо мне.
И эта нежность в голосе Клариссы… мне никогда даже в голову не приходило, что ей кто-то может нравиться, – но, судя по тому, как она произносила его имя… Она знала его до того, как он переметнулся на сторону Луки. И знала куда ближе, чем я думал. И вот теперь он дрожит в темном подвале, боясь выйти наружу, и бормочет о какой-то «Мэри»… Неудивительно, что Кларисса не желает иметь ничего общего с Лабиринтом. Что же произошло с Крисом там?
Сверху донесся скрип – похоже, открыли ход на чердак, – и я бросился к выходу. Надо было убираться отсюда.
– Дорогая моя! – сказал Хирон. – Тебе это удалось!
Аннабет вышла на арену и села на каменную скамью, глядя в пол.
– Ну? – спросил Квинтус.
Сначала Аннабет посмотрела на меня. Не знаю, то ли она пыталась меня предупредить, то ли в глазах у нее был просто страх. Потом она перевела взгляд на Квинта.
– Я услышала пророчество. Я возглавлю экспедицию по поискам мастерской Дедала.
Радостных криков не последовало. Ну, в смысле, мы все любили Аннабет и всем хотелось, чтобы она совершила свой подвиг, но это дело выглядело безумно опасным. Теперь, когда я повидал Криса Родригеса, мне не хотелось даже думать о том, что Аннабет предстоит снова спуститься в этот жуткий лабиринт.
Хирон копнул копытом землю на арене.
– И что же говорилось в том пророчестве, дорогая? Нам важно знать точно.
Аннабет вздохнула.
– Ну, я… э-э… в общем, там говорилось: «Ты во тьму бесконечных тоннелей войдешь…»
Мы ждали.
– «Мертвеца, подлеца и потерю найдешь».
Гроувер явно воспрянул духом.
– Потерю? Это, наверное, про Пана! Вот здорово!
