Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1 - страница 50



.

Образ Сюндю более христианизирован, чем образ Крещенской бабы.

Информаторы часто прямо называют его Богом, подразумевая под этим именно Спасителя, Иисуса Христа. В карельском языке нет категории рода, поэтому (в отличие от Крещенской бабы) практически невозможно определить пол этого существа. Это тоже роднит Syndy с Богом, который так же является внеполовой сущностью, хотя в быту и в том и в другом чаще всего подразумевается мужская ипостась.

В одном из мифологических рассказов людиков говорится о том, что в ночь перед Рождеством готовились к встрече Сюндю и славили его: «Христос рождается!» И здесь же повествуется обо всех языческих элементах обряда: ритуальная выпечка, поднятие лемби, гадания, ряженье (31).

Примечательно, что образ Сюндю встречается и в карельских эпических песнях. При этом в сюжете об изготовлении лодки он упоминается в одном ряду с мифическими героями и древними языческими божествами:

Kalovaine kaivot kaivo,
Undamoine verkot potki,
Kaleva kalat keritti;
Syndy tora totkusilla,
Artti ahven maimasilla…
Toraldehi, tapeldehi.

SKVR. IL 173a, 175.

Каловайне колодцы вырыл,
Ундамойне сети закинул,
Калева рыбу выпустил;
Сюндю дрался рыбьими потрохами,
Артти (Ахто?) маленькими окуньками…
 Дрались, бились.

Это подтверждает слова М. Агриколы о том, что Сюндю был языческим богом карелов.

Чаще всего Сюндю в Рождественский Сочельник опускается с неба, а перед Крещением поднимается туда же, для чего и пекут ему «лестницу» (27, 30, 32, 34, 35, 38, 39, 42, 43, 46, 71). Здесь возникают ассоциации с библейским сюжетом, когда Иаков видел во сне лестницу, спускающуюся с неба: «И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. И вот, Господь стоит на ней…»[161]. «А что это такое, Сюндю? – Так говорят, это Бог спускается на землю» (44). «Сочельник был, Сюндю опускался перед Рождеством. А в Крещенье он уже снова поднимается, Сюндю. В небо. С неба спускается» (34).

«Suurisyndy rastavoa vast synnynpeän tulou moal. Suurisyndy syöttäizeni nämil teähtyizil heittih tänne, pidäy hattaroa pastoa, anna Hospodi tuonil-mastu sijoa, valgiedu roajuu, suuremsynnym bes’odoa. Великий Сюндю перед Рождеством, в день Сюндю, приходит на землю. Великий Сюндю-кормилец на этих звездочках опустился сюда, надо портянки испечь, дай, Господи, потустороннее место, светлый рай, посиделки (беседы) В еликого Сюндю»[162].

Можно сравнить, каким Сюндю представляется в заговорах (тоже, как Иисус). Вот пример из заговора для поднятия славутности (lemmen nostuvirzi): «Otan vettä Jordanan joves, pyhän virran pyöhtimes, kuh on Syndy kastettu, valdakunda valettu. Беру воду из реки Иордан, из круговорота святого потока, где Сюндю крещен, белый свет освящен»[163]. В заговоре от сглаза он – синоним Творца, Верховного Бога: «Syndy peästä, Luoja peästä, Peälin Jumala» (ФА 3026/2).

Интересна молитва, которую произносили перед иконами, когда шли гадать. В ней Сюндю одновременно выполняет несколько функций: кормильца, божества судьбы-предсказателя и охранника от злых сил: «Великий Сюндю-кормилец, пойдем со мной смотреть и сторожить, и прислышься мне, какая жизнь будет в этом году»[164].

Такое наложение христианских мотивов на более древние языческие верования свойственно обрядам и фольклору карел. Как пишет Ю. Ю. Сурхаско, «церковь на протяжении столетий старалась всячески христианизировать календарные праздники народов России, однако достигла в этом сравнительно небольших успехов, сумев лишь придать им вид культа христианских божеств и святых»