Солнце отошло за утес и уже не слепило глаза. Корабль просматривался хорошо – и высокие обводы, и зеленые паруса, и раззолоченная носовая фигура в виде змеи. Такие на восточных судах встречаются, и на особенных каких-то. То ли владельцев обозначают, то ли их ремесло…
Корабль стоял на якоре, отражаясь в тихой воде. Рядом башня – точно великан забрел по колено в залив и стоит, глядя на вечернее море. А вокруг тебя древние сосны. На такое смотри – не насмотришься, глаз не оторвать. Но чем дольше Гессен смотрел, тем беспокойнее становилось на душе.
Корабль был тут лишним. Он явился откуда-то, откуда не должен был явиться, во всяком случае, на Храмовой гряде ему не место. Пусть исчезнет, и тогда всё будет как надо.
И слишком тихо кругом. Море шумит, ветер в соснах бродит, но всё не то… Потом стало понятно – чайки. В расселинах башни гнездились чайки, и сюда долетали их крики. А теперь было непривычно тихо, будто птицы скрылись куда-то.
Сверху, со склона, посыпался песок. Порыв ветра качнул кроны сосен. Холодный, студеный ветер, как зимой – только холод не морской, а могильный, каким веет от камня. Гессен не выдержал и оглянулся.
Янтарные отблески солнца плясали на корявом стволе сосны в двух шагах. А в ее тени стоял человек.
Он ни от кого не таился, не прятался. Стоял, глядя на море – неестественно прямой в черных складках тяжелого плаща, точно уходившего в землю. Ледяной ветер задел руку Гессена, обжег холодом, но на плаще незнакомца ни одна складка не шевельнулась.
Наверное, с минуту оба стояли так, не двигаясь. Это начинало странно выглядеть. Кто бы это ни был, он явился на Храмовую гряду по приглашению Обители всех ветров и не должен был причинить вреда.
– Кто вы? – спросил Гессен.
Незнакомец даже не повернул головы в ответ.
– Я спросил, кто вы, сударь, – повторил Гессен, приблизившись. – Вам трудно ответить?
Еще шаг – и стало понятно, в чем дело. За человека он принял статую, одну из тех, что стоят повсюду на островах Гряды. Замшелый каменный столб, с которого время и морские ветра стесали всякое обличье, только два зеленых камня мутнели там, где были глаза.
– Истукан, – сказал себе Гессен. – Просто истукан. И как мы его раньше здесь не видели…
И тут яркий луч, резанув хвою тонким лезвием, полыхнул огнем в зеленых самоцветах, и осветил всё лицо. Гессен отшатнулся. Глаза! Живые!
Он отступил назад и чуть не упал, споткнувшись о парапет.
В следующий миг страшные очи снова были тусклыми, грубо ограненными бериллами. Надбровные дуги стерлись, рот обозначался узкой канавкой, нос еле угадывался. Но чье тогда лицо он увидел? Точеные черты будто вырвались из камня, а взгляд пронзил насквозь – жуткий взгляд, неживой, безо всякого выражения…
Не успел Гессен подумать это, как за спиной зашуршала галька, точно кто-то шел к нему. Он резко обернулся. Пусто. Шаги тут же раздались с другой стороны, но теперь они удалялись.
Гессен почувствовал, как в нем поднимается злость, и стал взбираться по склону. Что ж, я тоже умею шутки шутить, кое-каким научили… Сейчас и повеселимся! Песок потеплел у него под ногами, словно под ним тлел огонь. Вокруг него начала дымиться земля, и чем больше он раздражался, тем жарче становилось вокруг. Черный истукан возникал то тут, то там, но когда Гессен приближался, опять видел сосну, пень или валун.
– Да ты что творишь! – кто-то схватил его за плечо. – Гессен, остановись, с ума сошел! Сейчас лес подожжешь!
