Он оттолкнул кого-то, но сильная рука вцепилась ему в воротник и усадила на землю. Только Гессен сел, как навалилась такая усталость, словно на нем полдня камни таскали. Глаза сами собой закрывались.
– Что с ним? – спросил Флойбек.
– Не разберу. Погоди…
– Арвельд?
– Я. Гессен, у тебя лоб в испарине. Что стряслось?
– Тошнит, – еле слышно ответил тот.
– Воды с ручья принеси, – Сгарди обратился к Флойбеку, – давай-давай, что встал… А ты посиди, не двигайся, сейчас отойдет.
Арвельд сел рядом, вытирая ему лоб.
– Руку не убирай, – сказал Гессен. – Теплая…
– Это у тебя лоб ледяной. Сиди, сиди спокойно, вроде в себя приходишь, – он чуть надавил ему на брови, и Гессен почувствовал, как слабость отступает. Кровь потеплела и быстрее побежала по жилам.
– Я успел что-то сделать? – тихо спросил он.
– Нет, к счастью.
– Стыд какой… Я только сейчас понял, что чуть пожар не устроил… Никогда ведь не позволял такого. И минут пять ведь всего… – Гессен поднял веки и уставился в темнеющее небо. В перелеске сгущались сумерки. – Погоди… Ничего не понимаю.
– Вот то-то и оно. И не пять минут. Флойбек меня на спуске встретил, сказал, что вы уже час ждете. А я и времени не чувствовал. Вернулись. Вроде ты у поворота остался, который чайки изгваздали, – Арвельд улыбнулся, но улыбка тут же сошла с его лица, – помет свежий раскидан, а тебя нет. Пошли искать. Глядь – а ты по склону рыщешь, как не в себе, и уже гарью вовсю несет. – Сгарди наклонился к нему: – Гессен, ты странное что-то видел?
– Сам не пойму… Тут где-то истукан старый торчит, каменный. И ты понимаешь, Арвельд, он… Он на меня уставился, – Гессен обхватил руками голову, – чушь какая…
– Договаривай.
– Я пока на море смотрел, всё казалось, подглядывает кто-то из-за сосен. А тут эта статуя… Арвельд, на меня нашло что-то, как сморило. Ничего не помню. Очнулся, когда ты меня схватил.
– Так, – Сгарди поднялся, – показывай, где это пугало.
– Прямо за парапетом стоит, я и двух шагов не сделал…
Сгарди поднял его за локоть, и Гессен, уже придя в себя, огляделся. Вокруг стояли сосны, за ними виднелся полуразваленный каменный парапет, на котором они трое всегда и сидели, да вечернее море. А статуя как сквозь землю провалилась.
III
«…и настоящим подтверждаю, что предъявитель сего является моим первым доверенным лицом.
Мудрецов Храмовой гряды прошу принять его слова, как приняли бы слова Алариха I Ланелита, короля Лафийского архипелага».
Старый Лум перечитал, кивнул и свернул грамоту.
– Узнаю почерк Алариха, хотя давненько не приходило от него писем. Приветствую посланника короля в Пристанище на краю морей. Благополучно ли прошло путешествие… – наставник встретил взгляд зеленых глаз, тяжелый и пристальный, от которого слова почтения растерялись сами собой. – Вижу, что благополучно. Как здоровье короля?
Они встретились у Кедрового ручья. В быстром потоке ломался и дробился мост, соединявший пологие берега, осыпанные прошлогодней листвой. За мостом, в лиственницах, белела часовня. В хвойной зелени мерцали огоньки и плыл в прохладном воздухе запах горячего воска.
Никто не видел, как гость сошел с корабля и как явился в Обитель всех ветров. Никто его не заметил – ни в рыбачьем поселке, ни на Глухариной тропе. Хотя не заметить было трудно.
Нений. Нений по прозвищу Любомудр. Имя это звенело по всему Светломорью еще в те времена, когда Лум только учился врачевать и читать по звездам. Но последние лет десять о нем не было ни слуху, ни духу… Кто ко двору поближе, говорили, что мудрец винил себя в гибели Серена – мол, не уберег от беды – и отправился в добровольное изгнание. Доживал свой век где-то на севере Лафии и никаких советов больше не давал – ни простым смертным, ни королям. Королям особенно.
