Перстень Солнцевой Девы - страница 5

копошилось на лавках, полатях и даже в просторных сенях человек пятьдесят обоего пола и всякого возраста. Здешним курам со стороны Велемилы ничего не грозило, зато она вышла оттуда в сопровождении шести или семи девушек, возрастом лет от двенадцати до семнадцати. За пустырем их ждала еще одна стайка, и «войско» пополнилось пятью юными валькириями. Велемила называла имена, но Стейн сразу же их забывал, да и лиц в густой полутьме не мог толком разглядеть. Он заметил только, что все девушки кланяются дочери Домагостя и отвечают на приветствие только после того, как она первой заговорит с ними, а на ходу держатся позади, как хирдманы за конунгом.

И если девушкам тоже полагается свой конунг, то лучше Велемилы было не найти. Рослая, крепкая, уверенная, она так быстро болтала с окружившими ее подругами, что Стейн половины не понимал. А они, кажется, сговаривались, кто где будет искать добычи. Велемила раздавала указания, и девушки, разбившись по три-четыре, разбегались в разные стороны. Слышался приглушенный смех, оживленная болтовня. Красавицы постарше многозначительно переглядывались, думая о своем; молоденькие, лет двенадцати-тринадцати, только на днях, в начале идущей Макошиной недели принятые в «стаю» взрослых девушек, чуть ли не прыгали от возбуждения, видя в происходящем новую увлекательную и притом очень важную игру!

– А мы к Творинегу пойдем! – сказала Велемила, когда все разбежались и возле нее остались только три девушки да еще молодой варяжский гость.

До Творинега идти оказалось не близко. Как отметил Стейн, Ладога подросла за последние несколько лет: бревенчатых домов, закопанных в землю на глубину в локоть или два, стало больше, а заросших кустами и осиной пустырей – меньше. Сейчас народ попрятался под крыши, но из всех окошек тянулся серый дым, знаменуя жилое место.

Уже совсем стемнело, и если бы не луна, то идти куда-либо было бы просто невозможно. К счастью, снегопад прекратился, в разрывы облаков выглядывал откормленный растущий месяц, как бычок рогатый, нагулявший бока на пышных облачных пастбищах. Его бело-желтый свет золотил тонкий слой снега, неровно лежащий на земле, и оттого казалось светлее, по крайней мере было видно ямы и кочки под ногами. Тропинка петляла между избами, дымы тянулись из щелочек заволок. За стеной голых деревьев на склоне крутого берега дремал могучий Волхов, уже готовый застыть и погрузиться в сон до самой весны. Сейчас передвигаться по нему еще можно, а как ляжет на воду снежная каша, начнет прихватывать – ни на лодье плыть, ни на санях ехать, жди потом, пока лед окрепнет. Самые топкие места между избами были замощены гатями из бревнышек и разного древесного мусора, но и там, где их не было, размешанная осенняя грязь наконец замерзла. Ступать по твердым, как камень, да еще и скользким колдобинам было больно даже в зимних черевьях на толстой кожаной подошве с войлочной подкладкой; девушки иногда спотыкались, скользили, повизгивали, хватались, чтобы не упасть, друг за друга и за Стейна. А он шел, испытывая все возрастающее блаженство: хотя бы просто побыть в обществе свободных и веселых девушек ему не случалось уже очень давно. Вик Альдейгья был одним из немногих мест в его жизни, где он чувствовал себя если не дома, то и не в дороге, и мог наслаждаться покоем и всеми благами мирного существования на одном месте. В течение зимы люди Вестмара по договору считались здесь «своими», пусть за это право и было заплачено серебром.