– Не сомневайся, моя история тебя поразит.
– Только сам дьявол может так поступить с бедной женщиной.
– Ты ведь слышала легенды? Некоторые из них так и говорят: Ари – дьявол.
Я изобразил волчий оскал, и моя спутница опустила уголки губ книзу, явно стараясь не расхохотаться. Ее глаза сверкнули, и твердый локоток воткнулся мне под ребра.
– Ты прекрасно знаешь, что я знакома далеко не со всеми вариантами. А те, что помню, представляют тебя не с лучшей стороны. Например – рассказ о том, как ты получил вот это. – Она указала на мой плащ и зажала складку материи между пальцами. – Вроде бы он еще сырой после дождя, однако почему у меня на руке не осталось ни капли влаги?
– Стало быть, ты желаешь, чтобы я начал именно с плаща? – поддразнил я ее. – Хочешь знать, как он мне достался? Что ж, этот рассказ позволит многое понять о моей жизни, но далеко не все. – Я пожевал губами и поднял взгляд к потолку. Сделал паузу. Пусть немного позлится.
– С начала, пожалуйста.
Элойн запрыгала на стуле, словно ребенок, предвкушающий длинную увлекательную сказку. Сказку о моем прошлом.
У меня слегка потеплело на душе.
Каждый желает, чтобы его рассказ был не пустым звуком. Для этого требуется хороший, внимательный слушатель, который будет ахать и охать в самых важных местах. Нужно кое-что еще: условный собеседник не должен осуждать ваши грехи, особенно если те переходят допустимую грань.
Именно такого слушателя я надеялся найти в лице Элойн.
– Что ж, прекрасно. С начала – значит, с начала. Позволишь мне собраться с мыслями?
Я уставился вдаль, однако не преминул лукаво покоситься на свою спутницу, и та усмехнулась:
– Сколько я слышала подобных просьб! Вот только последующий рассказ оказывался уж совсем куцым, во всяком случае – на мой взгляд. – По ее лицу расплылась озорная улыбка. – На этот раз надеюсь, что твоя история будет длинной и занимательной.
Мои щеки невольно запылали.
Негоже великому сказителю терять самообладание. Я откашлялся и сложил материю разума – сперва в два раза, а затем в четыре. Каждая грань восприятия пока оставалась девственно чистой, словно новенький холст, установленный на мольберт живописца. Идеальное пространство, которое можно расцветить любыми красками, будь то история жизни или твердая вера, что позволит преобразить окружающую действительность.
В моем случае следовало запечатлеть на каждой грани другое место и другое время. Место, ни в каком смысле не сравнимое с Этайнией. Место, которое я мог назвать домом.
Двери таверны с треском распахнулись, и на пороге появилась троица. Похоже, вновь прибывшие не ведали другого занятия, кроме как травить невинных. В центре стояла медленно приближающаяся к среднему возрасту женщина, подле нее – двое мужчин в кольчугах и белых, ниспадающих с плеч длинных плащах с узором. Золотые зазубренные кольца – символ солнца.
Пастыри…
Я тяжело сглотнул и отвернулся, продолжая незаметно посматривать в их сторону. Лицо женщины – жесткое, острое, угловатое, словно вырезали из камня. От него так и веяло холодом.
На ней было длинное бурое пальто и кожаные штаны оттенка свежих оливок, на бедре – притянувший мой взгляд клинок. Тонкая рукоять, причудливо изогнутая гарда. Меч для знати или для высших чинов.
Я нахмурился. Пастыри – церковные воины Этайнии, поклявшиеся служить высшим религиозным органам до последнего. Своих обетов они придерживались неукоснительно. Прикажи им церковный деятель сжечь человека заживо – сожгут и не задумаются, а Господь потом разберется. Подобные безжалостные фанатики представляли собой идеальный инструмент террора, поддерживающий теократический режим Этайнии.
