Моя грудь бурно вздымалась, и я попытался выровнять дыхание.
– Устал, как будто мозг работал круглые сутки. Почему так?
– Большинство людей никогда не используют свой разум подобным образом, – улыбнулся Маграб. – Живут так, как того требует от них жизнь. Лишь немногие готовы делать то, чего им хочется, а ведь это первый шаг на пути становления плетущего. Добьешься ясности ума – сможешь сохранять в сознании заранее заданный совершенный образ, потом и несколько образов. Это начало начал для того, кто стремится воздействовать плетением на мир. – Поднявшись, он взял жестяную кружку и направился к бочке. Набрав воды, вернулся и поставил кружку между нами: – Что видишь?
– Воду, – с ходу брякнул я, однако Маграб, очевидно, ждал от меня иного ответа.
– Допустим, но что о ней можно сказать? – терпеливо улыбнулся он, указав пальцем на колышущуюся жидкость.
Поразмыслив, я все же не смог ничего добавить.
– Вода в кружке – чистая, – вздохнул Маграб.
Я криво усмехнулся:
– Ты ее просто не пробовал, Маграб. Я этой водой моюсь.
Он фыркнул, подобрал с пола мусор и опустил его в кружку.
– Очень может быть, однако смотри. – Маграб помешал воду пальцем. – Что скажешь теперь?
– Теперь она грязная, – буркнул я, разглядывая мутную жижу.
– Хорошо. Давай подождем и понаблюдаем, – кивнул учитель.
Мы ждали. Смотрели. Не знаю, сколько прошло времени до тех пор, пока на лице Маграба не появилось удовлетворенное выражение. Знаю одно – в окне моего трюма забрезжил вечерний свет, бросая на пол мягкие золотисто-оранжевые отблески.
– Что видишь сейчас, Ари?
Мусор осадком опустился на дно кружки, и поверхность снова стала прозрачной.
– Вода опять чистая. Ну, если так можно сказать.
Маграб кивнул.
– Запомни наш опыт. Любой ум очищается, если ты даешь ему для этого определенное время. Хочешь быть плетущим – учись погружаться в безмолвие и очищать сознание, не обращая внимание на то, что происходит вокруг. Итак, этим и займемся, – указал он на булыжники. – Сиди и думай о камнях.
Мы застыли в неподвижности и сидели так всю ночь, пока мои мозги не начали кипеть. Кажется, я спал и мне снились проклятые каменюки.
Маграб тогда и не подозревал, каким хорошим наставником оказался. Пожалуй, слишком хорошим.
С двух камней все и началось.
Элойн дернула меня за рукав, и я сделал паузу. Мы обменялись долгими взглядами. Похоже, у певицы есть вопросы.
Дождь почти стих, и с неба срывались лишь редкие капли. Наверное, скоро закончится. Элойн все еще прижималась ко мне. Ее глаза излучали мягкое тепло, способное высушить промозглую сырость.
– И как же ты это сделал?
– Сделал что?
– Ты ведь вызвал огонь в той таверне. А говоришь, что плетущий не может его породить.
Я промолчал, и Элойн слегка покусала губы, видимо, обдумывая следующий вопрос:
– Расстроился, что заметила несоответствие?
Я поднял бровь:
– Ткнул концом посоха в очаг и сплел вокруг него воздушный поток, несущий и подпитывающий пламя. Дальше оставалось лишь его направлять.
– Не тогда, – покачала головой она. – В другой таверне, когда за мной пришли пастыри.
Итак, она и вправду кое-что поняла. Объяснить я мог, вот только желания рассказывать эту часть истории не было. Не хотел вновь будить старую боль.
– Ты права. Я действительно вызвал огонь, не имея источника.
Элойн повременила, дожидаясь более подробного ответа. Затем поняла, что ничего не светит, положила руку мне на плечо, и меня вдруг пронизала боль – словно бритвой полоснули, а не ногтем.
