Риса сделала вид, что задумалась.
– Если я скажу тебе, что жила в интернате Чарльза Ксавьера, ты поверишь?
– Не-а, – Эль снова закрыл глаза. – Там были Циклоп, Джин Грей, Китти Прайд, и, к сожалению, ни одной Рисы. Прости.
– Всё ещё ничья? – усмехнулась Риса.
– Всё ещё. Так что? – после короткой паузы снова пристал с расспросом Эль. – Ладно, не хочешь рассказывать – не рассказывай. Я всё равно узнаю.
– Каким образом? – девушка прижала к себе диванную подушку.
– Ох, брось, однажды мы всё равно заведём разговор по душам, и ты мне всё сама выложишь. Уж так это работает.
– Мы не такие уж друзья, чтобы вот так говорить по душам, – заметила Риса.
– А это зависит не от степени дружбы, а от дерьмового настроения.
Риса не ответила. Она опустилась подбородком на подушку, поёрзала, устраиваясь удобнее.
Снова повисло молчание. Но ненадолго.
– Сегодня ты не ночевал дома, – заметила Риса; Эль округлил глаза и повернулся к ней. – Дверь громко хлопнула, и я проснулась.
Молодой человек бросил недовольный взгляд на Винни. Волк же сделал вид, что залетевшая в комнату муха намного интереснее, чем какие-то человеческие разговоры.
– Я ходил по делам, – уклончиво ответил Эль.
– Кто не угодил тебе в этот раз?
Теперь уже Винни покосился на хозяина: интересно, как тот будет выкручиваться?
– Прежде чем я скажу, мне нужно кое-что знать, – Эль заложил руки за голову. – Ты религиозна?
– При чём здесь это? – Риса нахмурилась.
– Отвечай. Ты исповедуешь христианство?
– Ничего я не исповедую, – надулась Риса. – У нас был католический приют, да. Но я не хожу в церковь, не принимаю участие в службах.
– И в высшие силы не веришь? – Эль подпёр щёку рукой.
– Я этого не говорила. Но не обязательно верить и придерживаться какой-то религии. Так почему ты спрашиваешь?
– Мне важно было знать, что ты не обидишься. Хорошо, а ты в курсе, как много скандалов вокруг католических священников?
– Не в красках, конечно, – пожала плечами Риса, – но слышала о таком.
– Ну, тогда тебе проще будет понять меня…
…– Значит, так, ваше преподобие, – последние слова Эль произносит с нажимом. – Я даю тебе сутки. Не явишься в полицию с чистосердечным – я сам тебя туда притащу. Вздумаешь бежать, – подкуривает сигарету, – я тебя из-под земли достану. От меня, святой отец, не спрячешься. Я тебя с другого конца страны, с другого континента притащу.
Мужчина в халате совершенно не похож на священника, скорее, на престарелого холостяка-домохозяина. Он не знает, что сделать и сказать, чтобы не разозлить незваного гостя.
– Мне только одно непонятно. Как же это так вышло? – Эль затягивается, не сводя взгляда со священника. – Тебе что, баб мало, что ты на детей прыгаешь?
– Я не знаю, – тот мнётся. – Так сложно устоять перед этими божьими агнцами. Они такие нежные, такие… ты же понимаешь, как тяжело противостоять соблазну?
Зрачки Эля сужаются, он морщит нос.
– Я асексуал, – тушит он сигарету о стол, – так что не пытайся на это давить.
– Просто… Господь вёл меня…
Этого явно не следовало говорить: Эль срывается с места, сгибает вопящего священника и вдавливает его голову в керамическую столешницу столика перед софой.
– Когда ты, шакал, развращал здесь детей, Господь вёл тебя? – шипит он. – Господь вёл тебя, когда ты, падаль, удовлетворял свои нужды?
Мужчина всхлипывает, одним глазом наблюдая за Элем. Тот наклоняется к самому уху священника, сильнее прижимая его к столу.
