Как китайский болван? Поешь!
Понимаешь, парень,
Тут и ангел ахнет:
Новенький памперс,
Как поцелуй ребенка,
свеж.
Можешь принюхаться:
Да он почти и не пахнет.
_______
Надо терпеть и молиться,
Ты мне, капитан, поверь,
Надо терпеть и молиться,
И будет тебе удача.
(Что же с ним делать?)
– Да открыта, открыта дверь!
(Только скажешь: «Лариса» —
И он уже плачет.)
_______
Лучше сделаем ему
В тихий час
Наш тихий укол, укол,
Пусть растёт у нас, как трава,
Из кресла пусть прорастает.
Правый глаз гол,
Но левый ещё —
как сокол.
Ничего. Голова свисает,
Слюна стекает.
_______
Спи, усни, наконец, капитан,
капитан,
Отплати им той же монетой
В один талер.
Ну их на хрен!
Усни, ждут тебя кони там,
Пусть несут тебя с этого света.
Уже светает.
Б-г <рассеянно>: Уже светает… Да, печально, горько. Но неизбежно!
Ы: Новое – это добро?! Идёт великая отбраковка. Новые комсомольцы будут ездить на великие отбраковки, как раньше ездили на великие стройки.
Б-г: Так это твой любимый поэт сказал:
«Стар – убивать.
На пепельницы
черепа6».
Ы: Всё отвращение, омерзение, которое ты создал как закон развития, обновления Вселенной… Творческое омерзение… Тебя бы самого – на свалку! Сам посиди в кресле среди облаков, и чтоб слюни капали на живот.
Б-г: Ну, со мной ты не поссоришься. Не выйдет. Потому что я из бесконечности, примерно равной семи. Помнишь Станислава Павловича Красулю, твоего учителя химии?
Ы: Он ошибался. Бесконечность примерно равна 8-ми а не 7-ми.
Б-г: Но семь примерно равно восьми. И т. д.
Ы: Да, мы записывали за ним Евангелие. А потом вручили ему, лет так примерно через семь-восемь, то есть через бесконечность, когда он совсем уже спился и попросил: «Дайте почитать!»
Спился. Так и избежал креста. Его выгнали из школы за антисемитские выкрики, уже на самых подступах к белой горячке.
Б-г: А что касается Яакова, то он, действительно, выполнял мою миссию.
Ы: Я не люблю Яакова.
Б-г: Но почему? Ведь он так трогательно ждал Рахель, семь лет да еще семь лет, служа Лавану.
Ы: Трогательно? Чечевичная похлёбка? Трогательно? Но для меня Эсав в тысячу раз важнее Рахели. Ну да, тебе нравится Яаков. Такой послушный. Такой осторожный. Семь лет да ещё семь лет. Ты любишь рабов. Они тешат твое Божественное самолюбие. А другой похитил бы Рахель не спросясь. Так поступил бы любой греческий бог или герой.
Б-г: А если бы Рахель не согласилась?
Ы: Да кто бы её спрашивал? Потом оценила бы дерзость и отвагу. И вообще, грош ей цена, если бы не согласилась. Единственный независимый человек из всей семьи – Эсав – вызывает у тебя ненависть и отторжение. Да даже Лия лучше. Если б она это сделала сама, а не по наущению папашки.
Б-г: А как же красота Рахели? Ты забываешь…
Ы: Красива-некрасива? Да завтра горб будет считаться эталоном красоты – и вы помчитесь за горбатыми. Ведь основной инстинкт у подавляющего большинства твоих творений – инстинкт послушания, подчинения и оглядки на других. Даже не инстинкт, а уже целый Институт послушания и подчинения.
В этом послушании твоей твари – сама природа, к которой и хвалёный половой инстинкт пристраивается в хвост, в очередь. А послезавтра помчитесь в бейт-авоты7, если вам разъяснят, что нежная дряхлость и красивое слово «Альцгеймер» – последний писк моды.
Институт стандартных реакций и беззаветная любовь к этому стандарту – они перекроют у вас любой другой инстинкт. На что твои создания осмелятся осмелиться?:
Б-г:
