– Милая вещица. – Детектив взял произведение искусства в руки, долго рассматривал шкатулку, прикладывал ее к створке буфета, вновь рассматривал и прицеливался острым глазом опытного следака.
– Да, траектория совпадает. Вы правы. Но пуля только вошла в шкатулку. Задняя стенка цела.
– Именно так.
Шкатулка с пасторальной миниатюрой, чуть потрескавшейся, была заперта.
– Откроете? Уверен, у вас и от нее ключик найдется, а?
– Еще как найдется, – усмехнулся Плещеев, быстро нашел в связке крохотный ключ и отпер замок: – Пожалуйте, господин сыщик.
Крымов открыл шкатулку. Письма, старые открытки. Скорлупа грецкого ореха в причудливой и тесной серебряной оправе – тоже своего рода произведение искусства. Одна половинка – из чистого серебра, но с тем же «ореховым» рельефом.
– А это что за безделушка? – повертев скорлупу в руках, спросил Крымов. Потряс у самого уха, но ничего не услышал.
– Безделушка, она и есть безделушка. Я так думаю.
– А что внутри?
– Если ударить молотком, можно и посмотреть. Но как-то жалко. Думаю, просто ореховая скорлупа в оправе. Чья-то причуда.
– Значит, пуля из пистолета графа остановилась в этой шкатулке. Тут закончилась ее кинетическая энергия, которую ученые еще называют живой.
– Выходит, что так.
– А графский револьвер сохранился?
– Два из трех его револьверов есть. Они в экспозиции. Это вы к чему?
– Отверстие от пули – по нему можно определить марку оружия. Что за револьверы были у графа?
– Французский револьвер «Лефоше»…
– Знаю такую марку, образца 1853 года.
– Верно. Трехлинейный револьвер системы «Наган»…
– Образца 1895 года – русская классика.
– Тоже верно. И третий, его упоминают только в письмах. Это итальянский револьвер «Бодео», образца?.. – Старичок внимательно посмотрел на гостя. – Ну же?..
– Не помню, увы.
– 1889 года. «Солдатская модель» без защитной скобы на спусковом крючке.
– Да вы знаток оружия, Платон Платонович.
– Ваша правда, но только отчасти. Я посвятил долгие годы графскому роду Оводовых. Поневоле начнешь разбираться в разных вещах, которые ценил сам граф. В стрелковом оружии в том числе.
Крымов достал телефон, сделал снимки комнаты бедной Машеньки, прицельно сфотографировал легендарный буфет. И с особой тщательностью – пулевые отверстия в буфете, в шкатулке. А потом, уже в комнате графа, щелкнул и графские пистолеты. Для своей визуальной коллекции.
Вскоре они попрощались.
– Да, Платон Платонович, забыл спросить. Обувная фабрика, созданная Никитой Митрофановичем Рыковым, – что с ней стало дальше?
– В революцию отошла государству, там шили сапоги для Рабоче-крестьянской Красной армии. Но и после Гражданской войны фабрика продолжила работу. Шила ботинки «скороходы», называлась «Волжский скороход».
– Слышал о такой.
– Разумеется, слышали. В перестройку фабрику приватизировали, и помещения отдали под торговый центр.
– А потомки Рыковых сохранились?
– Есть один, – отчасти насмешливо заметил Плещеев, – спятивший кошатник Петр Семенович Рыков. В юности мы дружили, но потом насмерть разругались. У них, видите ли, в семье передавалось из поколения в поколение враждебное отношение к Оводовым. Это перенеслось на сам музей и тех, кто его опекает, посвятил свою жизнь Оводовым.
– На вас?
– Именно так.
– А-яй-яй. И почему?
– Видать, нехорошо они разошлись – Дмитрий Иванович Оводов и Митрофан Рыков. Я же не просто так сказал, что ушел слуга из этого дома с неприлично большой суммой денег. У нынешнего Рыкова, Петра Семеновича, есть огромный домашний архив, он же краевед у нас; но меня и моих учеников он к этому архиву на пушечный выстрел не подпустит.
