– Можем идти? – неуверенно уточнила Аня.
Те-ранги пожала плечами:
– Нам не сказали, что нельзя, – значит, можно.
И они двинулись вглубь «золотовеликого» Альмандхакура.
Несмотря на ранний час, город не спал. По длинной и широкой улице сновали темнокожие люди, змееходки и какая-то мелкая живность. Ане вспомнилось, как они с Нарсу заходили в Фор, кажется, в прошлой жизни. И насколько разными были эти два города, настолько же уютнее было в порту на берегу северного моря. Может, из-за худых болезненных оборванцев, то и дело что-то клянчивших у прохожих, а может, потому, что там она знала хоть кого-то, пусть и заочно. Там Ане было к кому пойти. С нынешним же миром её связывала лишь тонкая ниточка по имени Лета.
Светлые даже в предрассветных сумерках улицы, как ни странно, пахли какой-то стряпнёй и специями. Из-за высоких каменных оград, покрытых штукатуркой цвета слоновой кости, слышался гомон человеческих голосов. Иногда – резкие звуки, похожие на булькающий собачий лай или шипение змееходок.
Моату, которой приходилось особенно сложно на узких улочках города, отвечала своим соплеменницам коротким свистящим шипением. А один раз даже грозно встопорщила гриву, заметив клетку с большой красноглазой кошкой, покрытой кое-где облезлой чешуёй. Кошка не осталась в долгу – предупреждающе присев на лапы, она оскалила зубы и зарычала. Но хозяин – пожилой бедуин в поношенной одежде ткнул в свою питомицу острой палкой, после чего та зашипела и, прижав уши, отползла в дальний угол.
– Смотри-смотри! Это кхата! – радостно указала на кошку Лета. – Если укусит – смерть. У неё в клыках яда больше, чем у трескучей змеи. Змееходки с ними воюют из-за яиц: они откладывают их в песок, а кхаты часто находят и поедают. Ну тише, тише, Моату! Она в клетке.
– Песо-о-ок! – вдруг захрипел кто-то под самым ухом. Аня вздрогнула и отшатнулась.
Тощий, покрытый коростами человек в обносках сидел, привалившись к стене. Выпучив бельмастые покрасневшие глаза, он протянул пятерню к девочкам:
– Всё станет песком! Солнце высушит наши кости, и только жуки-посмертники будут сновать по ним туда-сюда. Пока и они не умрут в великом огне!
Передёрнувшись от омерзения, Аня поспешила отойти подальше.
– Сумасшедший какой-то…
Лета грустно кивнула:
– Мату-химра говорит, после ухода Виды многие сошли с ума. От страха, голода или болезней.
– Может, ему помочь как-то? – с сомнением обернулась на кликушу Аня. Тот продолжал что-то бессвязно бормотать.
– Ох, сабихо, я бы и рада, но здесь даже целитель уже ничего не сделает – у него сухая горячка. И, судя по виду, остаётся разве что облегчить его страдания прохладой.
– Ой, а это я могу!
Аня аккуратно подняла над ладонью прохладу и подула в сторону больного старика. Это, конечно, немного, но пусть ему будет хоть чуть-чуть прохладнее. Тем более что день разгорался, превращая город в душную сковородку.
Но Лета вдруг дёрнула Аню за руку:
– Не надо, сабихо! – Тёмные глаза те-ранги смотрели с тревогой. – Мату-химра говорила не показывать в людных местах своих умений! Нельзя! Есть плохие люди, которые охотятся на таких… – Она огляделась. Аня тоже обернулась. На душе поселилась тревога. Но, кажется, никто не заметил её оплошности. Наконец Лета немного расслабилась, вновь превратившись в беззаботную девочку. – Ладно, идём! Нам ещё на рынок, а уже становится жарко.
По дороге те-ранги глазела по сторонам, будто пытаясь впитать здешние виды, хотя каких-то особенных пейзажей в Альмандхакуре не наблюдалось. Из-за домов и заборов сложно было разглядеть что-то дальше следующего угла. Ближе к базару на улицах стали попадаться люди, в основном в светлых свободных одеяниях, напоминающих одежду земных арабов. Хотя несколько раз Аня заметила и худых, сильно загоревших людей в одних лишь набедренных повязках.
