Песнь ангела - страница 15

– Ну же, – настаивал Николай. – Мне ты можешь сказать. Кто тебя туда бросил?

Я закрыл глаза. Мое сердце стало биться медленнее, подстраиваясь под мерное биение сердца великана. Мышцы расслабились, и я, сам того не желая, растаял в его руках.

– Это неважно, – сказал Ремус. – Он, скорее всего, соврет нам. Смотри за своим кошельком.

– Ремус!

– Ты должен оставить его здесь. – Ремус указал рукой на поросший травой берег реки.

– Здесь? Голого, в траве? Как ты можешь говорить такое? А что, если бы те монахи, что нашли меня на ступенях у входа, прошли мимо? Где бы ты сам был сейчас?

– У себя в келье, читал бы себе спокойно.

– Именно так. А вместо этого ты видишь мир.

– Я не хочу видеть мир. Я уже говорил тебе об этом. Я хочу домой. Мы уже на два месяца опоздали.

– Еще один день ничего не изменит.

– Отпусти его.

Николай повернулся к Ремусу спиной. Держа меня на руках, он сделал несколько шагов по берегу реки. Я открыл глаза и взглянул ему в лицо. Он смотрел на меня самым дружественным взглядом, какой мне только доводилось видеть. Его дыхание было подобно теплому порыву ветра над утесом.

– Ремус прав, – прошептал он мне. – Он всегда прав, и поэтому его никто не любит. Но я не оставлю тебя здесь. Ты просто покажи, в какой стороне твой дом, и я помогу найти твоего отца.

Я вздрогнул так сильно, что Николай чуть не выронил меня. Я огляделся в ужасе, обеспокоенный тем, что могу увидеть где-то Карла Виктора, притаившегося в траве.

– О, боже мой, – сказал Николай. – Вот оно что! Разве не так? Это был твой отец? Ремус! – закричал Николай, бросившись к хмурому низенькому монаху. – Это отец бросил его туда!

– Ты не можешь этого знать.

– Он пытался убить своего собственного сына. Это значит, что этот ребенок – сирота. Как и я.

Ремус закрыл лицо руками:

– Николай, ты ведь больше не сирота, уже лет сорок как. Ты – монах. А монахи не могут заводить детей.

Николай обдумал это. Потом его борода ощетинилась, и он улыбнулся:

– Он может стать послушником.

– Штаудах его не примет.

– Я с ним поговорю. – Николай утвердительно кивнул. – Заставлю его понять, что поставлено на карту. Родной отец пытался его убить.

– Николай, – сказал Ремус спокойно, как будто объясняя простой догмат, – ты не можешь взять этого ребенка.

– Ремус, он плыл по реке, тонул. Он мог бы действительно утонуть.

– И ты его спас. Но взять его с собой – это бремя, которое ты не можешь нести.

Николай переложил меня так, что я улегся у него на руках, прижавшись к его груди. Я лежал и смотрел на венчик кудрявых волос вокруг его головы и на далекое небо. Толстым, как колокольная веревка, пальцем он погладил меня по щеке.

– Хочешь пойти с нами? – спросил он.

Откуда мне было знать, что он предлагает? Мне было известно, что мир кончается за теми далекими горными вершинами и что в каждой деревне есть свой Карл Виктор. И если бы кто-нибудь сказал мне, что на всем белом свете нет никого, кроме тысячи человек, я бы подумал: О Господи! Как много! Но в лице его, склонившемся надо мной, была надежда. Скажи «да», говорили его глаза. Скажи мне, что я тебе нужен. Я не подведу.

Мне хотелось домой, к матери.

– Николай, послушай меня, ты дал обет…

– Я могу дать еще один.

– Так не бывает. Такие клятвы вечны…

– Я клянусь…

– Николай, нет. Ты можешь взять его только до тех пор, пока мы не найдем безопасное место, где сможем его оставить, но только не…

Николай заглянул мне в глаза. Такая доброта. Но где была моя мать? Все еще лежала на полу в нашей хижине?