Песнь призраков и руин - страница 24

– Пойдем.

Карина последовала за ней в глубь сада. Сопровождало их, не считая глухого гула праздничных гуляний по случаю кануна Солнцестоя, доносящегося со всех концов Зирана, лишь воркование птичек-козодоев под сводами большого навеса. Упорное молчание матери вселяло в сердце Карины бо́льшие страх и тревогу, чем любые упреки. Со словами она управляться умела хорошо, а вот такого зверя, как тишина, укрощать не научилась.

Вместе они остановились возле широкой чаши фонтана в форме солнечного луча. В его ласковых водах отражалось небо раннего вечера. Пустельга присела на край фонтана и знаком пригласила Карину сделать то же.

– Я слышала, сегодня ты была в «Танцующем Тюлене».

Принцесса застыла, прикидывая, не расставляют ли ей какую-нибудь хитроумную ловушку.

– Была.

К Карининому изумлению, мать в ответ слегка улыбнулась, отчего лицо ее сразу помолодело.

– Там все так же отвратительно, как в те годы, когда твой отец ходил туда наигрывать свои песни?

– Полный мрак и грязь. – Голос девушки выдал ее удивление.

Пожалуй, впервые за много лет мама заговорила с ней о Баба, и она растерялась, не зная, как оценивать это скрытое сообщение, и тем более не понимая, что могло заставлять ее родителей посещать беднейшую, захолустную часть Зирана. Мысленно Карина нарисовала перед собой образ Баба в семнадцать лет – как ей сейчас: темные волосы, янтарного цвета смеющиеся глаза, полные жизни… Потом попыталась представить себе Пустельгу в том же возрасте – и не сумела.

– Почему?

– Что «почему»?

– По-че-му? – В этих трех коротких слогах Карина явственно различила звон стали. – Мне докладывают, что ты тратишь уйму времени на эти… внеплановые, скажем так, занятия. Почему?

– Потому что…

Потому что в последнее время, лишь погружая сердце глубоко в музыку, принцесса чувствовала себя самой собою. Потому что Ксар-Алахари для нее – скорее склеп, чем родной дом, и нигде в этих стенах ей не скрыться от ран прошлого.

Всего этого Карина открыть не могла, поэтому ответила так:

– Мне хотелось проверить, способна ли я состязаться с настоящими музыкантами.

Мать, очевидно, осталась недовольна таким объяснением.

– А в погоне за подобными странными фантазиями тебе не приходило в голову, что лучше бы потратить это время на более полезные занятия? На учебу?

– Я…

– По истории и экономике твои оценки упали ниже среднего. С другими предметами дела обстоят не лучше. Ты полагаешь, «состязаться с настоящими музыкантами» важнее для тебя, чем постигать науку управления?

Карина промолчала. Пустельга протянула ладонь:

– Давай сюда.

– Что давать? – Голос Карины дрогнул, и она буквально возненавидела себя за это.

– Чехол с монетами.

Принцесса сунула матери кошелек, выигранный у артиста. Та, презрительно сощурившись, посмотрела на жалкую горстку дайров, которой Карина так гордилась всего несколько часов назад.

– Это я забираю.

– Ни за что! Почему?

Пустельга вскинула бровь, явно не желая напоминать, что и мать и дочь понимали без слов: как мать и как султанша она вольна была делать все, что ей заблагорассудится.

– Все «твое» принадлежит городу и народу, – провозгласила правительница, ссыпая деньги обратно в чехол. – И, между прочим, те монеты, что ты прячешь в спальне, – тоже. А вот книгу оставь себе. Тебе полезно читать побольше.

– Тебе известно о тех монетах?

– Мне известно обо всем в этом городе.

Это так в духе матери: забирать одно за другим, по крупицам – всё, что Карине дорого, до тех пор, пока ее жизнь не скукожится и не станет пустынной, как бесплодные пески. Пока был жив Баба, он уравновешивал отцовской добротой строгость и дисциплину, насаждаемую Пустельгой, а теперь, без него, остался невеликий выбор: либо выговоры, либо пытка молчанием. Чаще второе. Мечта Карины когда-нибудь накопить достаточную сумму, чтобы бежать из Зирана, и так имела самые призрачные очертания, теперь не останется и их.