Песни ноября - страница 5

с конями цирки, карусели, вбросы;

есть банька, но она не горяча;

есть вечная надежда – что морковка,

а ты плетись за нею, как ишак.

Беги по пальцу, божия коровка,

спеши! А то и пятнышек лишат.

Лети на небо! Не неси мне хлеба,

не возвращайся, добрая душа.

Скажи, зачем мы только рвали глотки,

нутро вскрывая Господу в упрек?

На холоде стоит бутылка водки,

и не сказать, чтоб я её берёг.

Ни рифм, ни строчек, пусто в голове.

Течёт по Петроградской жизнь куда-то,

где мы лежали в скошенной траве,

и брат не шёл с проклятием на брата.

Да было ль это? В веке ль золотом,

где лев не раскрывал на агнца пасти?

Мы многого не помним о былом,

хотя живём давно лишь им, к несчастью.

Всегда был беспринципный королём.

Была толпа, что зад ему лизала

за деньги, за приветливый приём,

за титулы и грохот тронной залы.

Но с ними всё понятно: грязь и грязь.

Что делать, мне скажи, с другой толпою,

что принимает власть, покуда власть

клянётся сохранить её в покое?

Гордыню ставя в мачехи уму,

внушает исключительность забывшим,

что рая нет. Что не коты, а мыши

несли по миру язву и чуму.

Их счастьем было просто пренебречь,

и злобу их теперь направить просто,

произнеся бессмысленную речь

с загадочной улыбочкой прохвоста,

и сбросить кожу, должность и лицо,

готовя мир для новых подлецов.

И платят дети за грехи отцов

грехами, замыкая путь в кольцо.

И здесь, и там – отнюдь не век златой,

тяжёлый сон над судьбами довлеет.

Пройдёт война, как сходит снег весной,

но разве кто снежинку пожалеет?

Апрель. И мокрый снег идёт в развалинах зимы.

Невыносимо всё, чего не ожидали мы.

Две тыщи лет вчерашний день: панельные дома,

война, чума и старики, сходящие с ума.

Мы ждём Христа, мы ждём потоп,

мы ждём метеорит,

но вместо них приходит плешь, одышка и артрит.

И изумлению вослед приходит пустота.

Сказал бы кто, что не весны мне будет не хватать,

а только страшного суда в развалинах зимы,

чтоб был положен край тому, что натворили мы.

Апрель гниёт в чужом снегу, и просятся слова:

«весна когда-нибудь придет, и будет неправа».

Мораль низка, мой генерал. Осаде пятый год. Солдат шутить уже устал про собственный живот, что пуст от голода иль пуст от острого штыка. Святым огнём не вспыхнул куст, не вздыбилась река, земля не лопнула по шву, не рухнул гром с небес.

Не то чтоб много на яву видали мы чудес, но (помните?) была пора, мы верили: Господь – он парень с нашего двора; не всё решает плоть, главней бессмертная душа; молебны все блюли.

Теперь понятно – ни шиша они не помогли. А может – враг молил вдвойне, иль бог его сильней. Ещё по позатой весне забили всех коней и съели вашего кота в ушедшем октябре. Он был как курочка – грудак, мозги, рубец, филей мы смаковали под бокал бургундского дождя.

Теперь черёд, мой генерал, дошёл и до тебя. Ты тучен, даже несмотря на этот страшный год. Нам дотянуть до февраля поможет твой живот, а там вражина, заскучав, потянется домой иль перемрёт, не от меча, так просто сам собой. Мы отопрём тогда врата и выползем на свет. Надежда брезжит и когда надежды вовсе нет! Мы не сдадимся, монсеньор, не опозорим вас!