В центральном офисе не брали трубку. Юлий Иванович еще раз набрал нужный номер и пока на другом конце провода шли длинные гудки, наблюдал через окно, как авраамической внешности старик в телогрейке на соседнем дворе о чем-то спорил с коровой. Старик настаивал, разводя руками, загибая пальцы, изображая какую-то важную бумагу, но корова, видимо, не соглашалась. Наконец старик, в состоянии крайнего отчаяния, бухнулся перед коровой на колени. Только тогда упрямое животное мотнуло рогатой башкой и зашло в сарай. Старик быстро поднялся с коленей, закрыл за коровой дверь на сверкнувшую на солнце щеколду и перекрестился.
– Люба, – продолжая слушать длинные гудки, позвал директор.
– Да?! – впорхнула в его кабинет секретарша, наполняя пространство кабинета и сознание начальства ощущением зрелой свежести.
– Это… потрогать, – кивком головы, изо всех сил пытаясь избавиться от наваждения, произнес Юлий Иванович.
– Где потрогать? – не поняла девушка.
– Нет, я про вон того деда, – ткнул в окно пальцем директор, – он с коровой только что спорил.
– А! – поняла Любочка, – это Метелица.
– В каком смысле – метелица?
– Фамилия у него – Метелица. Он раньше советский генерал был. Артиллерист.
– Да ты что?!
– Чтоб я сдохла, – поклялась девушка, хлопая огромными ресницами. – Он в девяносто третьем против демократии боролся. Сейчас успокоился. Правда, в том году продавца в супермаркете резинками накормил.
– Какими резинками?
– Интимными, – засмущалась девушка. – Генерал думал, что это конфетки. Купил, а разжевать не смог. Так проглотил. Потом ему объяснили, что это в рот генералам класть неудобно. Он рассердился очень, продавца заставил все съесть. Чтобы дети такие гадости не видели.
– С резинками – это правильно, сам не раз попадался, – кивнул Литвиненко. – Но почему он с коровой спорил?
– Агроном из соседнего совхоза говорит, что в корову душа его покойной жены переселилась. С характером женщина была.
– Вы что тут все – тю-тю?! – раздраженно покрутил у виска Юлий Иванович. – Какая жена? Какая душа?
– Поди знай?! – с обидой в голосе ответила секретарша. – Вы спрашиваете, я отвечаю. Чего, врать, что ли?
– Нет, врать не надо. Извини, – успокоился директор. – И чего жена?
– Верующая она была, – продолжила рассказ Любочка. – Они с Георгием Александровичем…
– Кто такой Георгий Алесандрович?
– Метелица.
– А! Продолжай.
– Ну вот – они с Георгием Александровичем каждое воскресенье в церковь за семь километров ходили. Молились там и всякое.
– Что значит – всякое?
– Георгий Александрович с попом в монополию играл.
– Смешно. И?..
– Умерла жена, Георгий Александрович похоронил ее, первое время в церковь походил, а потом дела закрутили. Пасечник он. Вот жена и сердится.
– Какая жена, если она умерла, и на что сердится?
– Так я говорю: агроном из соседнего колхоза говорит, что душа его жены в корову переселилась, а сердится, что Георгий Александрович в церковь редко ходит.
– Боже! – схватился за голову Литвиненко.
– Вот и я говорю! – согласилась с ним девушка и протянула стакан молока.
Юлий Иванович, не глядя, схватил его и выпил в один глоток.
Тут телефонная трубка отозвалась басом:
– Слушаю вас! Алло?!
– Да?
– Что – «да»? Вы мне звоните?!
– Да, господин Фролов! Я! Литвиненко. Из Усть-Куломского леспромхоза.
– По какому вопросу?
– Мной изысканы необходимые резервы для многократного повышения производительности.
– Молодец! Откуда? Интересно, – подобрел голос.
