Песня любви Хрустального Паука. Часть II. Книги Юга - страница 6

Ближе к вечеру попалась еще одна деревня, а на следующий день третья – эта и вовсе перегородила течение, и сампану со сложенной мачтой пришлось пробираться под сваями.

– Как же здесь большие корабли проплывают? – спросил Сардан.

– Говорят, ходят другими притоками, – перевел Джэйгэ слова одного из матросов.

Пейзаж изменился лишь много дней спустя. Холмы подступили к реке, а вместо высокой травы повсюду теперь росли суховатые кусты и невысокие деревца. На пологих склонах видны были запустелые селения, а внизу – остатки какой-то древней дороги, заросшей кустами и травой. Деревенские дома выглядели покинутыми, косились в разные стороны, ветер и время не жалели их крыши и стены, зато всюду встречались высокие, этажей по шесть-семь, храмы. Потрепанные пагоды щетинились торчащими балками, просвечивали острыми дырами, но окружены были строительными лесами, лесенками, канатами, по которым ползали люди в юбках, грохотали молотками, пилили, шумели как могли. Слоны таскали огромные бревна, глухо топали на всю равнину. Но стоило грохоту затихнуть за склоном очередного холма, как среди кустов и травы вновь вырастала полуразвалившимися домиками сонная, как будто совсем безлюдная деревушка, с битыми крышами и пустыми птичниками.

Ашаяти с недобрым интересом разглядывала склоненные башни домов и выискивала на улочках людей. Мужчины и женщины Ланхрааса ходили в белых или зеленых юбках с небогатым орнаментом у каймы, жевали бетель и мало разговаривали. Женщины, часто с цветастыми кольцами на чуть вытянутых шеях, таскали в коромыслах воду от реки к холмам. Их распущенные волосы шелестели среди высокой травы, и Ашаяти, унылая и раздраженная, случайно склонила голову за борт, увидела свое отражение и помрачнела еще больше. Ее волосы лежали на голове птичьим гнездом. Отражение пугливо колебалось в легких волнах, отбегавших от бортов сампана.

Ашаяти исподлобья глянула на занятых своими делами моряков, на задумчивого музыканта, злого Джэйгэ, бросавшего колючие взгляды на руины вокруг, еще немного придвинулась к борту, неловко распустила совсем уже длинные волосы и свесила их к реке. Скованная и смущенная, она принялась полоскать волосы в воде – скручивала их, выжимала, а потом снова посмотрела на свое отражение. Она подумала, что даже деревенские старухи выглядят красивее нее, у них не такая жесткая, не такая потрепанная в походах кожа, не такие колючие скулы… Внезапно проплывший по отражению Ашаяти клок волос вывел ее из самоуничижительной хандры. Ашаяти подняла голову. Сардан срезал ножом выросшую во льдах бороду и швырял ошметки прямо в реку. Он вообще предпочитал не иметь на физиономии лишней растительности, но редко видел свое отражение и потому так же редко вспоминал о своем внешнем виде.

– Хватит в реку мусорить, – неожиданно резко сказала Ашаяти.

Сардан остановился и в недоумении посмотрел на нее, на ее аккуратно уложенные мокрые волосы и улыбнулся.

– Что тебе? – насупилась Ашаяти.

– Красивая ты. Как журчащий среди цветущих колокольчиков ручеек.

– Иди давай, отвернись, – Ашаяти страшно покраснела и махнула ногой, но до музыканта не достала. – Ручеек…

Вскоре по берегам реки встали высоченные ворота, раньше полностью перекрывавшие течение, а сейчас раскрытые настежь, облупившиеся.

От ворот далеко в степь, до самых холмов, отходили каменные стены, а за ними рос мангровый лес. Причудливо извивавшиеся деревья переплетались ветвями и стволами, застенчиво тянулись к небу. Жуткие ходульные корни их, как паучьи лапы, царапали борта лодки, вздымались лесными сводами над головами, мешали парусу. Лес захватил всю долину, но не смог одолеть каменистые холма. Где-то в ветвях, среди ярких, почти желтых листьев прыгали и заливались трелями птицы. Сардан улыбался, предвкушая лесную прохладу – последние дни пути солнце жарило невыносимо, особенно это ощущали те, кто долгие месяцы провел в снегах крайнего севера. Ашаяти вообще никак не решалась расстаться с теплой дохой. Она боялась, что сейчас снова обрушатся холода, а потому изнывала от жары и обливалась потом.