У пилотов в тот день был, вероятно, какой-то праздник. А может, никакого праздника и не было. Просто, суббота. Обычная суббота. Какая всегда бывает вслед за пятницей. Днём Прибытия Ракеты. Той самой, с грузом на борту. Пилоты – они ведь тоже люди. Ничто человеческое им не чуждо.
Ждали мы их, наверное, с полчаса. Уже, сидя в самолёте. Не знаю, возможно по субботам у них всегда так происходит. Мы начинали уже терять надежду.
Входная дверь, в кукурузник, находится почти посередине. По центу авиалайнера, может, чуть ближе к хвосту. Для того, чтобы попасть в кабину, надо пройти через весь салон. Салон, как вы понимаете, в кукурузнике небольшой. Поменьше, чем в троллейбусе.
Когда, наконец, они появились, по самолёту начал распространяться знакомый запах. Подозрительно знакомый запах. Держались, тем не менее, уверенно. Шутили. Там кабина от салона отделяется всего лишь занавеской. На разбеге, уже почти на взлёте, один высунул голову, из-за этой самой занавески. Наверное, хотел и нам поднять немного настроение.
– Держитесь, говорит, бабушки, крепче за скамейку. Сейчас мёртвая петля будет!
По дороге садились раза три. Или четыре. То есть, подлетаем к очередной деревне, пилот из-за шторки:
– Большие Лопухи! Выходит кто-нибудь?
Тут одна из бабулек подпрыгивает на месте, и кричит во весь голос:
– Стой, милок, садись скорее! Мне сходить!
Садимся, бабулька отправляется восвояси, а мы летим дальше. Так, часа за два, до Белого Ручья и долетели.
Так что, здесь нам, конечно, повезло. Мы сели только раз, в этом самом Барнауле. Иначе добирались бы неделю.
Креслица только, очень уж тесно, впритык стояли, что бы пассажиров побольше напихать. Одиннадцать часов в воздухе я провёл сидя в группироке. Очень удобно, в случае аварийной ситуации. Можно и не париться. Ко всему заранее готов.
Все, конечно, смотрели старый советский фильм: "Ирония судьбы". Там герой на вопрос: "Что вы делали в самолете?" – отвечал: "Летел спя. То есть, спал летя."
Счастливый человек! Спать в самолете. Я до сих пор этому так и не научился. Нет, бывают, конечно, какие-то провалы. Ко сну они правда, имеют очень слабое отношение. Это – как еда и закуска. Закусить можно и ириской. Или огурчиком. Вроде и съел что-то, только вряд ли наелся. Да и цель не та. Не наесться, а как раз наоборот. Так и в самолете, не выспишься конечно, но хоть как-то передохнёшь. Не так устанешь. А у меня и передохнуть толком не получается. Весь полет меня мучили какие-то кошмары. Что-то тёмное и липкое навязчиво лезло в голову.
Это был даже не сон, просто какой-то полубред. Какая-то накрашенная девка, по-моему, из той самой, питерской конторы. Помахивая указательным пальцем у моего носа она приговаривала голосом Старика:
– Валера, ну ты же грамотный чувак! Пойми ты, в Харбине самый бизнес. В Ха-рби-не.
Ноготь её был ярко-красного цвета. Она курила Беломор. Выпуская кольца сизого дыма к потолку, постукивала время от времени ногтем по столу. Кольца вращались в воздухе и таяли. Я всё пытался как-то выйти, закончить наконец этот идиотский разговор, но у меня никак не получалось. Я будто приклеился к стулу, словно меня что-то там держало. Встать и просто выйти мне не хватало силы воли. И ноги, ноги тоже, будто склеились. А эта умная Мальвина, эта намазанная дура, она всё внушала мне голосом учителя:
В Благовещенске вам делать нехуй! – она и ругалась, прямо как Старик!
