Спина, прислонившаяся к шершавому, ребристому стволу сосны, ощутила каждую бороздку коры, каждый наплыв застывшей смолы, как шрамы великана; тепло дерева, накопленное за ночь, просачивалось сквозь тонкую ткань футболки.
Ладони, упертые в этот живой монолит, почувствовали липкую, теплую от восходящего солнца живицу, тягучую и ароматную, впитывающуюся в кожу, как бальзам.
Волосы, выбившиеся из небрежной дорожной косы… Боже, они ПАХЛИ! Не ароматным шампунем «Таежный Бальзам» с кератином и силиконами из рекламы, а ДЫМОМ. Настоящим, древесным, чуть горьковатым, въедливым дымком. Точь-в-точь как от бабушкиной «буржуйки» в той самой, давно проданной даче под Гатчиной. Этот запах въелся в самые корни.
Это была не медитация по модному подкасту. Не цифровой детокс из глянцевого журнала. Это была ПРИВИВКА. Дикая, неконтролируемая, шоковая вакцина ЧИСТОЙ ТИШИНОЙ и НАСТОЯЩИМ МИРОМ. Тело, отравленное мегаполисом, получило ударную дозу реальности. Первую за долгие годы. Иммунитет души включился с опозданием, но включился.
Дыхание постепенно выровнялось, стало глубже, спокойнее, как волны после шторма. Смех стих, оставив после себя приятную дрожь в коленях, ноющую мышцу пресса и странную, светлую пустоту в голове – как после долгого плача. Я наклонилась, смахнула травинки и комочки темной, влажной земли с экрана телефона. К счастью, сапфировое стекло выдержало удар. Включила фронтальную камеру. На экране мелькнуло лицо – бледное, с фиолетовыми мешками под глазами от бессонной ночи перед поездкой, с остатками истерического румянца на скулах… но… челюсть не была сжата. Губы, обычно поджатые в тонкую, напряженную линию концентрации или тревоги, были расслаблены, уголки их сами собой, непривычно, тянулись вверх. А в глазах, широко раскрытых, влажных от смеха, светился немой, почти детский вопрос: «Это… кто?»
Я щелкнула селфи. Не для инстаграма. Не для сторис. Не для цифрового архива облачного хранилища. Для памяти. Для метки. «До. Первые три минуты реальности. Вакцина только введена. Реакция – положительная». Файл автоматически сохранился в папке «Сибирь_Начало».
Потом, не раздумывая, сняла второй кроссовок, запихала оба в верхний отсек рюкзака, нащупала там запасные, толстые треккинговые носки (чистые, сухие – выживальщик всегда готов!) и натянула их на босые, покрасневшие от холода и колючек ноги. Грубый меринос мгновенно промок снизу от мокрой травы, но тепло пошло вверх. Ступни 36-го размера, освобожденные, жадно впитывали холод земли, колючки, неровности. Каждая пора, каждое нервное окончание кричали: «Больше! Правды! Ощущений!» Кожа писала свою первую, самую важную главу этого путешествия – не чернилами, а мурашками, царапинами и холодными каплями росы. Я сделала шаг вперед, навстречу узкой, колючей тропе, ведущей вглубь соснового бора, к сердцу «Тайного Улья», к невидимому пока Енисею, к чему-то неведомому и пугающе желанному, что ждало меня там. Шаг – и песок скрипнул под мокрой пяткой, посылая вибрацию в голень, в колено, в самое сердце. Шаг – и острая, как игла, хвоинка кольнула в нежный свод стопы через тонкую ткань носка, оставляя крошечную метку-напоминание.
Этот мир остался где-то там, за десятки километров ухабистой грунтовки, что вьющейся змеей от последней цивилизации – крохотной приенисейской деревушки с именем, как шорох листвы: Шумиха. А "Тайный Улей"? Он был сокрыт глубже.
