Как улей диких пчел в дупле старой лиственницы. Затерян в складках предгорий Западных Саян, там, где Енисей, этот сибирский исполин, делает крутой поворот, сжатый темнохвойной тайгой. Сюда не вел навигатор – только смутные указания в письме Агафьи да вера, что старый "УАЗик"-буханка вывезет, куда надо, даже если дороги, по сути, уже нет, только направление – сквозь вековой кедрач, мимо болот-марей, пахнущих вековой прелью, к этой самой дубовой двери, вросшей в мир тишины.
Но здесь, на этой тропе, его уже почти не было слышно. Он тонул в гуле ветра в кронах вековых сосен, в щебетании невидимых птиц (поползень? синица?), в собственном скрипе песка под ногами, в гулком биении крови в висках – новом, живом ритме. Здесь начиналось Другое. Здесь начиналась Я. Настоящая. Босая. Дрожащая от холода и восторга. Готовая к новой главе. К новой прививке реальностью.
Глава 2: Босоногая картография
Тропинка вилась меж сосен-исполинов, словно зеленая змея, уползающая вглубь тайги от массивной дубовой двери «Тайного Улья». Солнце, еще низкое и холодное, пробивалось сквозь черные лапы крон длинными, косыми лучами, в которых плясала пыльца и живая пыль. Воздух, пропитанный ночной влагой, был густым и сладким от запаха сосновой смолы, терпкой прели прошлогодней хвои и чего-то неуловимо дикого – грибной сырости? Следа лося? Или просто дыхания самой земли, не замутненного бензином и бетоном. Под моими промокшими носками земля дышала. Не метафорически – физически. Каждый шаг отзывался в сводах стоп 36-го размера глухим эхом. Там, в глубине, под кожей, бился пульс – мой или земли? Она была живым, пульсирующим существом под тонкой подошвой мериноса. Каждый ее вдох и выдох я чувствовала пятками, подушечками пальцев, сводом. Те самые ступни, что всего час назад были закованы в технологичные тюрьмы «Salomon» с климат-контролем, гелевой амортизацией и датчиком давления, передававшим бессмысленные данные в приложение. Теперь же они, босые, лишь прикрытые мокрым хлопком, составляли карту неизвестного континента. И континент этот был Сибирью – дикой, незнакомой, дышащей подошвами.
Первые метры после порога «Тайного Улья» были травянистой тундрой: мокрая, по пояс высокая трава – осока, мятлик, иван-чай с бархатными листьями. Она щекотала голые лодыжки, цеплялась за манжеты походных штанов "Red Fox Trekker" колючими репейниками-невидимками, оставляя на ткани мелкие крючочки. Холод росы, ледяной и резкий, как иглы, просачивался сквозь ткань носков, заставляя пальцы ног рефлекторно сжиматься, искать утраченное тепло и сухость высокотехнологичных кроссовок. «Как в детстве на бабушкиной даче под Гатчиной, когда бегала босиком по лугу после грозы, а она кричала с крыльца: "Танюшка, простудишься!"» – пронеслось эхом где-то в глубине сознания. Но ностальгической сладости не было. Было остро, мокро, некомфортно, реально. Я шла медленно, намеренно замедляя шаг, чувствуя, как кожа ступней, отвыкшая от всего, кроме искусственных материалов и гладких поверхностей, жадно запоминает этот холодный восторг и колючее сопротивление. Каждая травинка оставляла свой микрослед в памяти тела, каждая капля росы – ледяной поцелуй. Своды стоп, привыкшие к поддержке, учились чувствовать неровности, провалы, упругость земли без посредников. Это был первый урок новой навигации.
Потом тропа нырнула под сень вековых сосен, в зону хвойного ковра. Густой, по щиколотку, слой прошлогодней хвои – рыжей, медной, местами уже сереющей от времени. Он был упругим, как старый ватный матрас в бабушкиной мансарде, и пахнул густо, сладко-терпко – белыми грибами, временем, теплом тихого гниения, жизнью, переходящей в почву. Здесь было суше, мягче, тише. Воздух звенел безмолвием, нарушаемым лишь редким стуком дятла где-то в вышине. Но не безопаснее!
