К этому моменту гробовщик уже дома. Сидит у стола с ночным колпаком в руках. Аксинья стягивает с него второй сапог.
АКСИНЬЯ. Что ты, батюшка! Что ты это городишь? Перекрестись! Созывать мёртвых на новоселье! Экая страсть!
АДРИЯН. Ей богу созову! И на завтрашний же день. Милости просим, мои благодетели, завтра вечером у меня попировать; угощу, чем бог послал.
Адриян натягивает на глаза колпак и тут же, сидя за столом, засыпает. Аксинья пытается его разбудить или сдвинуть с места – бесполезно.
АКСИНЬЯ. Вот, нагрузился-то батюшка… То годами без праздников сидим, то на тебе – повеселилися. Уж не знаешь чего и лучше.
Махнув рукой, уходит, ворча, с Адрияновым кафтаном и сапогами.
Похороны купчихи Трюхиной
С уходом Аксиньи быстро темнеет. Адриян спит. За окном воет ветер. Раздаётся настойчивый стук в дверь. Адриян ворчит что-то невнятное, стук повторяется, Адриян с трудом поднимается, в это время входит почти спиной Аксинья, пытаясь не пустить гостя, за ней денщик племянника Трюхиной.
АКСИНЬЯ. Нельзя, нельзя. Хозяин почивать изволит.
ДЕНЩИК. Велено разбудить.
АКСИНЬЯ. Да куды ж ты… Нельзя, говорю…
АДРИЯН. Что вам угодно?
ДЕНЩИК. Вы Адриян Прохоров? Я послан к вам по важному делу от Петра Савельича.
АДРИЯН (пытается вспомнить, кто это). Петра… Савельича?
ДЕНЩИК. От него са́мого. Он просил вас ехать со мной сейчас.
АДРИЯН. Да что ж за дело-то такое?
ДЕНЩИК. Дак, известное дело… Тётушка его, Лизавета Егоровна Трюхина, вчерась померла же…
АКСИНЬЯ. Купчиха?.. Господи, да как же это? А батюшка к ней только вчера ездил!
ДЕНЩИК. Я про то не ведаю. Может и ездил. Только к вечеру померла.
АКСИНЬЯ. Батюшки-святы! Как же это?..
АДРИЯН. Полно причитать, Аксинья, сапоги давай! (Денщику.) А ты ступай, передай барину, что я скоро буду сам на извозчике. Скажи, что гроб, свечи, покров и все, что надо доставлю в исправности. Все будет улажено как надо, и лишнего я не возьму, пущай за то не волнуется… И на вот от меня тебе на водку. Ступай.
Денщик уходит. Аксинья приносит сапоги. Адриян обувается.
Вот ведь как чувствовал! Ну, Трюхина… ведь и слушать не хотела! Вон прогнала! А у меня-то глаз намётанный. Я ж тут не просто так!.. Хорошо, хоть запас имеется.
АКСИНЬЯ. Дак, что ж теперь? Дочерей будить?
АДРИЯН. Не надо. Сам управлюсь. Иди извозчика найми. Тут легко теперь – за углом на площади стоят.
АКСИНЬЯ. Ага. Я мигом! Ой, господи, это ж надо…
Аксинья уходит.
АДРИЯН. И чего распричиталась? Словно родню хоронит.
Аксинья возвращается.
АКСИНЬЯ. Вы, батюшка, только не это… держитесь. Ничего не поделаешь. Всяко бывает.
АДРИЯН. Помилуй, Аксинья! Что такого стряслось-то?
АКСИНЬЯ. Я ж понимаю. Я всё понимаю, батюшка. Любимая женщина… Но бог – он же видит! Право, грех говорить – но, может, оно и к лучшему…
АДРИЯН. Какая ещё женщина, дура! Что ты себе придумала? Ступай за извозчиком быстрее! Скажи, на целый день беру, да сторгуйся недорого. И выкини глупости из головы!
Аксинья уходит.
АДРИЯН. Вот, бабы! Что в голову втемяшится – ничем потом не выбьешь…
Адриян берёт гроб (возможно, тот же, который ранее называл «браком»), взваливает его на себя, и с ним уходит вслед за Аксиньей.
Похоронная процессия у могилы. Почти также как вначале пьесы, только без дождя.
СВЯЩЕННИК. Господня земля, и исполнение ея, вселенная и вси живущий на ней. Той на морях основал ю есть, и на реках уготовал ю есть. Кто взыдет на гору Господню? Или кто станет на месте святем Его?..
