МАКАРОВНА снимает кастрюльку с огня. Тушит его. Несет кастрюльку к гардеробу – выливать.
Тут КИРИЛЛОВНА в голос заревела.
Чего?
КИРИЛЛОВНА. Не надо.
МАКАРОВНА. Чего не надо?
КИРИЛЛОВНА. Оставь.
МАКАРОВНА. Попроси-ила. Попроси-ила. (Смеется.) А может быть, я врала все? Больно уж ты, девушка, легковерная!
КИРИЛЛОВНА. Я знаю. Мне Анна Яковлевна говорила.
МАКАРОВНА. За то она и кончила плохо. Долго ты притворялась. Ух, хитрющая ты, ух!
КИРИЛЛОВНА. Прости ты меня, Макаровна, прости. Я ведь не думала… (Шепчет.) Поманило меня, невольная я! Я добром не кончу. Анну Яковлевну, вон, в бане утащили, а мне – страшнее придумают. Но не могу, не могу, невольная я.
МАКАРОВНА (шепчет). Не бойся.
МАКАРОВНА разжигает огонь на плите. Снова ставит кастрюльку. В ней сначала еле слышное, а потом все громче – посапывание. Кипит.
Одну тоже лечили. Очень просила. Ну, ничего, наладили. Зато еле ходить стала. Что ни ступит – ну ни дать ни взять, – по ножам ходит. Терпела – что ж сделаешь!
Тут в гардеробе раздались какие-то звуки. Даже покосило его, заскрипел он.
(Смеется.) Ну, Кирилловна, вот и все. Не уйти нам теперь. Павла не тронут, он ни в чем не виноват.
КИРИЛЛОВНА. А мне все равно. Просрала я жизнь. Что ж теперь сделаешь.
МАКАРОВНА. Ну нет, не говори! В чем ты виновата?
КИРИЛЛОВНА. Какая разница?
МАКАРОВНА. Большая. Разница вон какая! Пусть теперь за это ответят.
КИРИЛЛОВНА. Кто?
МАКАРОВНА. Кто-кто! Иван Пихто.
КИРИЛЛОВНА. Этот-то ответит.
МАКАРОВНА. Я молодая была – думала: ух, как наживусь! Ух! (Топает ногой.) Ух! А что вышло?
ПАВЛИК (подперев щеку). Что вышло, что вышло.
КИРИЛЛОВНА. Негры хуже нашего живут. У меня на этом сердце успокаивается. Хоть и грех так говорить, а душе все легче. Да что? Все грешны, не я одна.
ПАВЛИК. В Африке тепло. У нас холодно. (Положил голову на стол и задумался.)
Кастрюлька на плите в это время резко свистнула, подпрыгнула, всю кухоньку заволокло белым паром.
МАКАРОВНА одной рукой огонь убавляет, другой – полотенцем дым разгоняет.
МАКАРОВНА. Вижу, вижу! Притомили мы тебя, старухи глупые. Спасибо тебе, матушка. Послужила хорошо, ничего не скажу.
Снимает с огня кастрюльку и ставит ее на стол.
Ну! Не откажись, девушка, смотри – сколько сил ухлопано.
Из темной бутыли доливает густую рубиновую жидкость.
А ПАВЛИК заснул.
МАКАРОВНА утерла вспотевшее лицо полотенцем. Потом метнулась к буфету, достала оттуда чайную чашку. Налила в нее.
КИРИЛЛОВНА поглядела с тоской на гардероб, вздохнула и одним разом все выпила. Замерла с открытым ртом.
ПАВЛИК спит.
МАКАРОВНА толкнула КИРИЛЛОВНУ ногой, а та – сидит как кукла, не шелохнется.
(Шепчет.) Старье. Ничто уж вплоть одно к другому не стоит. Все разошлось. Все порознь распадается. Тяги нету между членами. Так уж хоть, баловства ради, встык свести. Да чтоб натяжение пошло.
КИРИЛЛОВНА сидит прямо, глаза ее открыты. Лишь губы чуть подергиваются. Встала, пошатываясь. Руки над головой заломила, хрустнула ими… Губы облизала и тихо засмеялась. Испугалась. Озирается по сторонам. Руки вперед выставила, как для защиты.
КИРИЛЛОВНА. О-о-о. Темно. В темный – лес – вошла.
МАКАРОВНА (шепчет). Не бойся.
КИРИЛЛОВНА. О-ой. Идти ли – тропинкой – не знаю – страх берет.
МАКАРОВНА. Иди, иди. Почему не идти?
КИРИЛЛОВНА. Ой – темно – впереди – больно – густо там – идти ли.
МАКАРОВНА. Иди, иди.
КИРИЛЛОВНА. Ой – ягода – светится – горит – ой – что будет – густо – больно.
