Опять поёт петух. Наверху появляется всклокоченная, «соломенная» голова Семёна. Он долго озирается по сторонам, смотрит на Анюту, на петуха, щупает под собой солому. Потом осторожно заглядывает вниз.
СЕМЁН: Что это?
АНЮТА: Стог.
СЕМЁН: Стог? Сто-ог… А? А вот это?
АНЮТА: Петух.
СЕМЁН: Петух… Нет, это что?
АНЮТА: Ноги.
СЕМЁН: Ноги… Чьи?
АНЮТА: Н-наши. (загадочно улыбается) Когда-нибудь, увы, кончаются и сказки…/
Семён, а за ним и Анюта съезжают вниз. Семён недоумевает, беспокойно смотрит по сторонам, на свои ноги с перебинтованными пальцами, потом на торчащие из соломы, пара из которых замотана в такие же тряпочки. Анюта тянет его уходить, Семён сопротивляется. Вдруг он вскрикивает, хватается за сердце и закрывает глаза. Анюта, прижимает его голову к своей груди.
СЕМЁН: Скажи мне что-нибудь хорошее, родная…/ Скажи, пожалуйста, пока я не взревел…/ От боли яростной, что мне сжимает сердце…/ Иль обмани, пусть это будет сон…/
Удивлённая Анюта ладонями черпает с травы росу, прикладывает к его груди.
АНЮТА: А разве наша жизнь не сон, любимый?…/ Зачем щипать себя, проснуться для чего?…/ Мы это, мы той ночью звездопадной…/ И веки так тонки, чтоб это скрыть!../
Семён открывает глаза. Анюта пальцем показывает на «маленькие» ноги в стогу.
Вон пятнышко родимое, забыл ли? …/ Пониже щиколотки… на моей ноге…/ Ты целовал его когда-то, помнишь, Сёма?/ И нынче ночью так же целовал…/ Когда от звёзд сверкающих, горячих…/ В объятьях тесных уворачивались мы…/
СЕМЁН: Так мы с тобой во сне, мы спим, Анюта?/ И эти ноги… ноги грязные мои?…/ И эти тряпками замотанные пальцы…/ По ситцу милому простые васильки…/ Постой, постой… Знакомые узоры!…/ Я эти тряпочки, похоже, узнаю…/
АНЮТА: Мне на себе пришлось порвать одежды…/ Ты видишь, я нага, на лоскуты…/ И каждый замотать собственноручно…/ Чтоб пальцы не сожгли осколки звёзд…/
СЕМЁН: Я чую боль и жжение на лапах…/ И холодок приятной мне росы…/ Меня томит предчувствие обмана…/ И странная сумбурность в голове…/
АНЮТА: А странно ли, что стог стоит сгоревший?…/ А странно ли, что мы и тут, и там?…/
Кричит петух.
СЕМЁН: Но вот петух… Петух! Он что, мне снится?…/ Не нас ли разбудил его истошный крик?…/
АНЮТА: А разве в жизни петухи послушны?/ А здесь гляди: ступай домой, петух! /Лети, хороший, вспомни, ты же птица…/ И не тревожь покамест сладкий сон…/
Петух взмахивает крыльями и послушно улетает. Включается радио.
РАДИО: (муж. голос) Пфу, пфу… Раз, раз… Вот воробьи подлюки!/ Обгадили весь микрофон дерьмом!/ (жен. голос) Да хорошо коровы не летают!/ (муж. голос) У вас, у баб, коль надо, полетят./ (жен. голос) Тогда сиди и не чирикай, Ваня!/ (муж. голос) Брысь, Варька-стерва, не мешай вещать! …/ Как атавизмы прожитой эпохи…/ Мы – цель не только птичьего дерьма!… /
СЕМЁН: Но это радио? Его я слышу явно?/ Оно всё так же мелет чепуху…/ И Ванькин мат, и Варькина скабрезность…/Ужели этим полнится душа?…/
АНЮТА: Оно лишь для того, чтоб нам проснуться…/ И, выглянув в окно, увидеть… петуха…/ И стог, и по полю к нему дорожку…/ Твоих, моих следов по утренней росе!/
СЕМЁН: Какая ночь безумная, Анюта!/ Я просыпаться не хочу никак!/ Спешим домой, чтоб досмотреть концовку…/
АНЮТА: Успеть бы обогнать нам петуха!/
Убегают. Тут же кричит петух, и сразу включается радио.
РАДИО: Далее. На месте сгоревшего стога молодые энтузиасты всю ночь скирдовали новый… кхе-кхе… притон… (жен. голос) Ванька, с утра-то?! Чудак с другой буквы! (муж.) Я и говорю – новый приют тельца и вдохновенья! (зевает) Н-ну, встренем утро гимнОм, а не гав…
