– Валера, может быть, вы успокоитесь? Волноваться вредно. – Она встала. Угол стола больно впился в бедро.
– Вообще-то он не Валера, он Арт, – прикрываясь ладонью, буркнула девушка в первой парты. – А Валера сидит возле окна.
Тот принялся поправлять выбившийся из-под жилетки воротник. Арт корчился на парте в предсмертных муках. Открыть окно стало жизненно необходимо для Веты, она задыхалась. Самую малость – на пару сантиметров, чтобы не задеть один из горшков.
– Отдай! – Это Марк снова стащил с Веры белую кофту.
– А вы от нас откажетесь теперь, да? Откажетесь? – с идиотскими смешками спрашивали с задних парт.
Вета хлопнула ладонью по столу, только на мгновение прекратив общий шум, а пальцы тут же заболели. От шума и пыли у нее начинали ныть виски.
– Арт, откройте окно.
– Почему я? – заныл он, корча из себя первоклассника.
– Потому что я вас попросила.
Он оглянулся по сторонам, чтобы все смогли увидеть недовольное лицо, и потащился к кону через незанятую парту. Загремели падающие стулья.
– Никогда не улыбайтесь нам, – сказала девочка из-за ладони. «Руслана» – прочитала Вета на обложке ее тетради. – Никогда. Вас что, в институте не учили?
Четвертое сентября – день сожалений
Когда прозвенел звонок, Вета просто сидела на месте. Она истратила весь свой запас слов и уговоров, сердитых возгласов и упреков. Она молчала, только барабанила ручкой по листку ежедневника, а класс жил насыщенной и яркой жизнью.
Кто-то перебрасывался учебником, Вера опять отбирала у Марка свою кофту, Валера терзал листок хойи, оторванный Артом. Тот сражался с другом на стульях. Вздох вечернего ветра бродил по классу над всем этим.
Затрезвонило в коридоре, и они бросились наружу, шумя и перекрикивая друг друга. На полу остались валяться клочки бумаги и чья-то забытая тетрадь. Вета наклонилась, чтобы поднять ее. Безымянная. Бросила на стол.
Спина и плечи болели так, словно целый час она перетаскивала мешки с песком. В горле стало сухо и противно. Она слышала, что школьники имеют привычку проверять новых учителей, но то, что происходило на ее уроке, уже превысило всякие рамки розыгрыша.
Ненависть. Вот что пряталось за шутовскими кривляньями Арта, за надменным взглядом Веры. Ненависть скользнула в истеричном веселии всех остальных. Вета никак не могла избавиться от этого чувства – гнетущего, черного.
Она ушла в лаборантскую, чтобы глотнуть чуть теплой воды из чайника, но сухое горло по-прежнему болело.
– Они просто обижены за то, что ушла обожаемая Жаннетта, – сказала Вета, глядя на себя в зеркало. Блеклая помада стерлась, обнажая беззащитные обветренные губы. – Они успокоятся, и все станет хорошо.
Грохнул звонок, и в кабинете опять зашумели, задвигали стулья. У нее этим вечером в расписании стояла вся восьмая параллель. Глядя на себя в зеркало, Вета думала, выходить или нет. За окном кричали птицы. Если бы она могла спрыгнуть с подоконника прямо в клумбу на кленовой аллее и просто уйти.
Но она расправила плечи и вышла, нацепив на лицо безразличную улыбку.
– Здравствуйте, я ваш новый учитель биологии.
В ответ громко захохотали.
«Лучше бы не выходила», – мелькнуло в голове.
– А вы нам ничего не сделаете! – закричал на противной высокой ноте белобрысый паренек. – Двойки всему классу нельзя ставить. И вы даже не знаете, как нас зовут.
Через две минуты, когда муляж сердца пролетел у нее над головой и с размаху врезался в доску, Вета поняла, что ее восьмой «А» обошелся с ней очень нежно.
