– И возьмёт в рабство фашистское! – послышался из глубины конюшни выкрик. Переводчик наклонился к офицеру и что-то прошептал. Тот кивнул и обвёл пленных убийственным взглядом. Затем бросил «арийцу» короткую фразу. Тот перевёл.
– Кто это сказал? Давай, выходи, храбрый портняжка! – при этом ни глаза, ни интонация штатского опять не выражали ничего.
«Зомби какой-то», – подумал Алексей.
В конюшне повисло тяжёлое молчание.
Офицер гавкнул что-то по-немецки и резко вышел. Переводчик, чуть задержавшись на пороге, отдал вполголоса непонятную команду автоматчику, затем повернулся к пленникам:
– Неважно, кто это сказал, но, если ты не можешь ответить за себя, за тебя ответят другие.
То, что произошло дальше, и какое это произвело впечатление на и без того находящихся в отчаянии людей, с трудом поддается описанию.
Солдат передернул затвор автомата. Грохот очереди хлестанул по ушам. Две пули попали в грудь стоявшему перед Генкой мужчине, одна – в голову. Кровь и куски мозга, вырвавшиеся из затылка, брызнули Николишину в лицо. Пули, встретив некоторое препятствие в виде человеческого тела, пройдя сквозь него, чуть-чуть изменили траекторию и прошли в нескольких сантиметрах от Генки.
Скорость смертоносного свинца была настолько велика, что мужика не отбросило назад. Слегка лишь дёрнулась голова. Залихвацкая кепка отлетела в сторону. Несчастный как будто несколько мгновений колебался, падать или нет, затем медленно и как-то неуклюже стал заваливаться на Геннадия. У обычных людей, не прошедших мясорубку войны, вид такой внезапной смерти человека, вызывает шок. И мощнейший удар по нервной системе.
Гена, размазывая по лицу кровь и кусочки мозга, присел на корточки. Его вырвало.
Председатель, как про себя назвал мужика в пиджаке Алексей, кинулся к лежащему в луже крови односельчанину.
– Илья, Илюша! Как же так?! Сволочи, уроды, гады! – это был крик души.
– Дядя Илья!!! – пацан кинулся вслед за отцом.
В ответ очередь автоматчика, вышедшего за дверь, прошила её деревянные доски. На этот раз никого не задело, но несущий смерть свинец заставил пленников шарахнуться назад и замолчать.
Гена, справившись с рвотным рефлексом и вытерев рот соломой, отупело смотрел на распластавшееся в луже крови тело. При этом его колотила сильная дрожь.
– Слушай, Лёх, этот мужик стоял передо мной, а если бы его не было?
– Но ведь он там оказался. Всё! Это уже позади, в прошлом, поэтому думай о том, что здесь и сейчас, – попытался успокоить друга Денисов и сел рядом.
На то, чтобы успокоится и прийти в себя, Николишину потребовалось минут десять, но чёрные мысли не хотели покидать его. Гек встал и подсел к Председателю, прижимающему к себе дрожащее тело пацанёнка.
– Что происходит? Что всё это значит? Кто вы? Почему… – Гена попытался разговором отвлечься от ужасной сцены, всё ещё стоящей перед глазами.
– Плохо дело, ребята, – почти шёпотом произнёс мужчина.
Разговорились. Мужик действительно оказался председателем местного колхоза. Рассказал, как уехал в соседнее хозяйство перенимать опыт. А когда приехал в Ведомшу, не мог ничего понять. От многих домов одни головешки да печи остались, в деревне никого нет. Только скот да несколько лошадей кое-где бродят по улицам. Увидел повешенных. Тогда и ума не мог приложить, что произошло и чьих рук дело. Вроде бандитов всех переловили еще в тридцатые. А фашистов здесь быть просто не могло, да и незачем им сюда, – фронт за сотни километров, а стратегических и военных объектов, кроме недостроенной плотины в округе отродясь не наблюдалось. Её строительство прекратили в начале 30-х за неперспективностью. Нечего здесь диверсантам делать.
