Петля вечности - страница 11

Мои волосы, светлые, с медовым оттенком, были собраны в сложную, но безупречно аккуратную прическу – несколько тонких локонов выбились у висков, мягкими завитками спадая на шею. Я провела кончиками пальцев по атласной ленте, перехватывающей волосы на затылке, и чуть нахмурилась.

Губы – мягкие, пухлые, естественного розового оттенка – я чуть прикусила, словно проверяя, не дрожат ли они от волнения. Глаза – миндалевидные, темные, с едва уловимой азиатской формой – смотрели на меня из зеркала с любопытством и легкой тревогой.

На руках – тонкие, перламутрово-белые перчатки, доходящие почти до локтя. Я провела пальцами по ним, чувствуя гладкую ткань, и вдохнула глубже.

Как он меня увидит? Изменюсь ли я для него или останусь той же девочкой, которая когда-то махала ему вслед с перрона?

Я взяла со столика изящный веер, провела по его кружевным краям, медленно раскрыла и снова закрыла.

Все должно быть идеально. За шесть лет разлуки я изменилась – повзрослела, стала сдержаннее, осмотрительнее.

Наши родители дружили столько, сколько я себя помнила. Дружба эта была крепка не только уважением, но и делами – совместный водочный бизнес укреплял их союз, словно замок на воротах фамильных усадеб.

По местным меркам я давно должна была быть замужем, но обстоятельства сложились иначе. Мне исполнилось двадцать четыре, а я все еще носила свою девичью фамилию. Кто-то другой на моем месте уже был бы осужден за «засидевшуюся» – но только не я. Иван, мой жених, с девятнадцати лет находился за границей, учился, перенимал тонкости ремесла, постигал мир. И пока он совершенствовался, мой статус оставался неприкасаемым – слишком знатен был наш род, чтобы кому-то пришло в голову обсуждать мою невесть какую провинность.

Наш брак был выгоден родителям. Союз обещал не только крепкие узы между семьями, но и значительное усиление их положения. Им нужно было передавать дела и Иван подходил идеально. Впрочем, для него самого дружбы наших родителей было недостаточно. В своих высоких, почти болезненных фантазиях он возвел семейные традиции в культ, будто его личное благородство нуждалось в доказательствах.

Но в отличие от моих родителей, которые видели в этом браке удачную партию, Иван видел во мне нечто большее. Он любил меня. Любил искренне, пылко и самозабвенно. И я, как мне тогда казалось, отвечала ему взаимностью.

Мы писали друг другу письма. Вежливые, проникнутые дружеским теплом, но сдержанные – мы оба не позволяли себе ни лишних чувств, ни слишком личных слов. Я знала его жизнь за границей лишь из сухих строк: учеба, путешествия, знакомства в высшем обществе. Но одно дело – строчки на пожелтевшей бумаге, и совсем другое – человек, стоящий перед тобой.

Я накинула на плечи накрахмаленный шелковый палантин, поправила тонкие перчатки и сделала глубокий вдох.

Карета уже ждала у парадного входа.

Бал был устроен с размахом. Освещенный свечами зал, вальсы, приглушенные голоса, запах вина и дорогих духов, рассыпанный по воздуху, словно невидимая пыль.

Когда Иван появился, внимание всего зала обратилось к нему. Высокий, уверенный, с осанкой человека, привыкшего к власти. Он стал другим, и в то же время остался тем же – благородным, обходительным, с чуть снисходительной улыбкой, которой одаривал каждого, кто подходил его поприветствовать.

Его светлые, почти золотистые волосы были аккуратно уложены, подчеркивая правильные черты лица. Высокие скулы придавали ему благородный, немного надменный вид, но его губы – полные, мягкие, всегда словно чуть тронутые усмешкой – смягчали строгость образа. Иван был красив в том классическом смысле, который восхищал женщин и внушал доверие мужчинам.