Дашкова перечислила Никите Ивановичу участников заговора, назвав и братьев Орловых. «Узнав, как далеко я зашла, не ставя в известность императрицу (из опасения ее скомпрометировать), – продолжает Дашкова в своих «Записках», – Панин был удивлен и встревожен. Я поняла, что ему не хватает не столько смелости, сколько решительности… Я взяла с Панина обещание никому не говорить о плане провозглашения императором великого князя, потому что мысль эта, будучи высказана его наставником, может вызвать недоверие. В свою очередь, я обещала обсудить с заговорщиками этот проект и постараться их убедить, не вызвав излишних подозрений, так как всем известна моя преданность императрице» (63; курсив наш. – О. И.).
Хороший подарок готовила Дашкова своей подруге! Однако Екатерина Романовна во время своих бесед не знала, что Н.И. Панин был уже привлечен к заговору и являлся к ней, по-видимому, не столько из-за особых чувств, которые он, вероятно, к ней, молодой интересной особе, питал, сколько узнать о мнениях гвардейских офицеров, посещавших дом Дашковых, а также о том, что намеревалась делать Екатерина, которая, как догадывался старый царедворец, далеко не все ему говорила.
О переговорах Дашковой и Панина стало известно Рюльеру, вероятно, со слов самой Екатерины Романовны. Дашкова не скрывала, что французский дипломат принадлежал к ее друзьям в 1762 году и «почти каждый день бывал у нее». Княгиня называет Рюльера старинным знакомым, «ум и образованность которого делали его общество столь приятным» (100, 122–123). Ощущение того, что ряд сведений получен Рюльером непосредственно от самой Дашковой, нередко возникает при чтении его «Истории». Так что высказанные в «Записках» Екатерины Романовны сомнения в подлинности этой книги носят, скорее всего, маскировочный характер и касались больше того, что узнал Рюльер по другим каналам.
Согласно Рюльеру, Панин, желавший возложить корону «по праву наследства на законного наследника и предоставить императрице регентство», «долго и упорно сопротивлялся всякому другому предложению». Необходимо заметить, что тут французский дипломат, вероятно, ошибался. Вряд ли Никита Иванович настаивал на регентстве Екатерины (не исключено, что он видел в этой должности себя, на что по своему положению и способностям имел право). В противном случае не совсем понятно, чем взгляды Панина отличались от представлений Екатерины Романовны. Рюльер сам пишет: «Тщетно княгиня Дашкова, в которую он был страстно влюблен[64], расставляла ему свои сети…»
Если верить французскому дипломату, Екатерине Романовне и Никите Ивановичу якобы удалось найти «консенсус»: «Панин и княгиня одинаково мыслили насчет своего правления (?!), и если последняя по врожденному чувству ненавидела рабство, то первый, быв 14 лет министром своего двора в Швеции, почерпнул там некоторые республиканские понятия, оба соединились они в намерении исторгнуть свое отечество из рук деспотизма и императрица, казалось, их ободряла; они сочинили условия, на которых знатнейшие чиновники, отрешив Петра III, при единственном избрании долженствовали возложить корону на его супругу с ограниченною властью. Таковое предположение завлекло в заговор знатную часть дворянства…» (курсив наш. – О. И.)>246.
Итак, очевидны две идеи, над которыми втайне от Екатерины работали «ее друзья»: регентство (кто и как его будет осуществлять) и
