Дашкова ни слова не говорит о том, когда и зачем был заказан портному мужской костюм. Можно подумать, что она готовилась участвовать в перевороте с самого его начала, а не так, как произошло в действительности. Оправдание, прямо сказать, не очень убедительное. Напомним, что перед встречей с А.Г. Орловым Дашкова накинула на себя «мужской суконный плащ», а потом нашла возможным надеть на себя мундир поручика Пушкина (67, 69). Любопытно, что о переодевании Екатерины Романовны в мужской костюм перед походом к Синему Мосту знал и Рюльер>262.
Дальнейший ход событий в ВРЗ описывается весьма сдержанно. После визита Ф.Г. Орлова Дашкова погрузилась в довольно грустные размышления, «и воображение рисовало мне самые зловещие картины» (68). В ГИ все выглядит живописнее (что следует отнести, возможно, к редакторской правке М. Брэдфорд): «Мысль боролась с отчаянием и ужасными представлениями, я горела желанием ехать навстречу императрице, но стеснение, которое я чувствовала от моего мужского наряда, приковывало меня, среди бездействия и уединения, к постели. Воображение без устали работало, рисуя по временам торжество императрицы и счастье России, но эти сладкие видения быстро сменялись другими страшными мечтами. Малейший звук будил меня, и Екатерина, идеал моей фантазии, представлялась бледной, обезображенной. Эта потрясающая ночь, в которую я выстрадала за целую жизнь, наконец прошла…» (курсив наш. – О. И.)>263. Несомненно, что в случае провала переворота Дашкову ожидали весьма неприятные вещи: палач, дыба, кнут, а может быть, и смертная казнь.
В ВРЗ сказано, что княгиня встала в 6 часов утра и приказала горничной приготовить парадное платье. Зачем она это сделала, не совсем понятно, ибо только после этого идет строка о том, что, узнав о провозглашении Екатерины императрицей и присяге в Казанском соборе, она поспешила в Зимний дворец, куда должна была прибыть императрица. В ГИ это место изложено логичнее: узнав в 6 часов утра о провозглашении Екатерины императрицей, Дашкова приказала подать парадное платье и поспешно отправилась к ней в Зимний дворец. «С каким невыразимым восторгом, – пишет княгиня, – я встретила счастливое утро, когда узнала, что государыня вошла в столицу и провозглашена главой империи Измайловским полком…» Трудно поверить, что человек, который считал ограниченную монархию лучшим государственным устройством для России, особенно радовался провозглашению Екатерины самодержавной императрицей, если, конечно, последняя не обещала чего-то сторонникам панинской партии. С другой стороны, Дашкова действительно первое время могла радоваться, так как в случае неудачи ей грозили большие неприятности.
Любопытно, что в английском варианте «Записок» Дашкова обращается к Екатерине II со словами: «Будьте матерью отечества и позвольте мне остаться вашим другом»>264. Однако в ВРЗ это обращение выглядит иначе, что свидетельствует об известных колебаниях княгини даже через 40 лет после переворота: «Сделайте мою родину счастливой и сохраните ваши чувства ко мне…» (76).
Свидание с Екатериной описано в ВРЗ достаточно сухо: они встретились, обнялись; Екатерина рассказала, как бежала из Петергофа, а Дашкова «обо всем, что знала, и объяснила, что, несмотря на горячее желание выехать ей навстречу, не смогла этого сделать, поскольку портной задержал мой мужской костюм» (69; курсив наш. –
