В крайней бедности семьи тоже можно усомниться. Думается, рассказы о ней сильно преувеличены. Даже по скромным оценкам младшей сестры Петра Машерова, семья относилась к крепким середнякам20. Время от времени они могли себе позволить роскошь помогать соседям. До 1928 года держали в домашнем хозяйстве лошадь, двух коров и много прочей живности. Их земельные угодья занимали пять с половиной гектаров. Детям в этой семье с шести лет приходилось поочередно пасти коров, овец, заниматься другими хозяйственными делами. В основе благополучия семьи лежал тяжелый труд, но они умели трудиться. Ольга Пронько утверждает, что быть бедняками было стыдно. Бедняк приравнивался к лодырю, тунеядцу. Ей вторит старшая дочь Петра Машерова: «У отца (имеется в виду Мирон Машеро – Примеч. Л. Д.) было крепкое хозяйство, хороший дом. Жили они почти как на хуторе. Между прочим, у них еще до революции в доме имелась своя небольшая библиотека и – это и теперь удивительно – стояло пианино. То есть получается, что они принадлежали, как теперь говорят, к сельской интеллигенции»21. Была у них и своя швейная машинка «Зингер».
Согласитесь, это несколько удивительные факты для семьи, которая якобы кормится исключительно работой на земле. Много ли вам, мой наблюдательный читатель, доводилось видеть подобного на деревне даже в период развитого социализма, например в 1970-е годы? А ведь в данном случае речь идет о периоде 1918—1941 годов.
Мать Петра Машерова Дарья Петровна вышла, вероятнее всего, из обедневшей шляхетской семьи, на что указывает девичья фамилия – Ляховская и… нехарактерный для простых крестьян достаток. Правда, ее младшая дочь пытается убедить нас в другом: «Мама родилась в бедной крестьянской семье в Богушевском районе, деревня Кузьмины, рядом со станцией Замосточье. Рано осталась без отца. С детства много и тяжело работала, помогала матери Пелагее Ефимовне». И подобная уловка вполне объяснима. В СССР рабоче-крестьянское происхождение наиболее соотносилось с господствовавшей идеологией и было наилучшей рекомендацией для тех, кто делал политическую карьеру. Наверное, именно потому и сам Петр Машеров, немного лукавя, называл себя выходцем из бедной крестьянской семьи. Однако не будем строги в этом вопросе, возможно, иначе в те годы было нельзя.
Фамилию отца – Машеро – типичной не назовешь. Что-то в ней есть чужое, непривычное для русского уха. Журналист А. Шабалин как-то вспомнил откровение самого Петра Машерова: «А знаешь, и моя фамилия без приключений не обошлась. Я же Машеро, а не Машеров! Да-да. Кто-то из моих предков очень захотел быть русским, вот и добавил в паспорте последнюю букву».
Мягко говоря, это признание бывшего главы Советской Белоруссии весьма неожиданно. Во-первых, он называет свою подлинную, а не русифицированную фамилию и, пусть неопределенно, говорит о предке, которому очень уж захотелось быть истинно русским.
Наверное, Машеров мог позволить себе подобное, только уже достигнув вершины политической карьеры. С одной стороны, в этом чувствуется уверенность, что ему ничего не угрожало, с другой – читается определенная обида: в Москве, желая быть равным среди равных, своим среди своих, он по-прежнему оставался чужаком. Его попытка стать более русским, чем, например, выходцы из Рязани, увы, не удалась. А во-вторых, такого рода признания в принципе большая редкость для Петра Машерова. В таких вопросах обычно он был скрытен.
