Лекция должна быть по первому посещению очень важная. Второй очень спешил на вторую лекцию.
Однако очень скоро спешка прошла – как, в принципе, и всегда. Дорога от общежития до корпуса занимала минут пять, не больше. Маршрут проходил мимо экономического факультета, где кучковались одни богатые и очень богатые. У Второго отношение к ним эволюционировало от стыда, что такие «экономисты» позорят русский народ, до того, что позорит русский народ он сам. Сразу за «советским» экономом строился новый европейский эконом, со стороны которого постоянно слышались нерусские возгласы и шум строительной техники. Пятеро армян долбили асфальт, положенный месяц назад, и Второй снова вернулся в состояние утреннего ажиотажа. Строительная грязь, итак заполнившая все подходы к истфаку, теперь покрыла и последний новый путь «к знаниям». Второму это даже напомнило родную деревню, природу и теплую угольную печь. Лезущие по грязи на каблуках городские курицы вызвали у него неподдельный восторг, а не смех сквозь слезы, как обычно.
Войдя в аудиторию, Второй задался вопросом: «куда бы лучше присесть?». Однако почти все его задавали, чтобы выбросить из головы вопрос «с кем бы присесть?». Вообще, когда еще курс состоял из ста десяти человек, вмещались абсолютно все. К середине первого курса как-то невзначай все поделились на мелкие компании по пять-шесть человек. Как ни парадоксально, но деление произошло не по материальному фактору, как в школе, а по каким-то никому не ведомым границам соприкосновения. Данное деление длилось недолго. После летней сессии первого курса, когда девочек послали работать, а парней отправили в ВС, в каждой компании каким-то чудесным образом находился провокатор, который всех перессорил. В общем, из-за всех перипетий жизни, склок и гребли под себя, все стали демонстративно сидеть по одному, прикрывая свою некоммуникабельность исключительностью себя. Уже со второго курса несло фальшивостью от улыбок и рукопожатий большинства будущих интеллигентов. Кучковались до пятого курса лишь матерые «колхозники» и всякие «асоциальные» элементы. Чем старше становились будущие интеллигенты, тем больше они считали этих людей «недо-людьми» и неудачниками. В островках асоциальности всегда звучали речь и шутки над всем без исключения. Очень часто их выгоняли с лекции всей кучкой, что вызывало смех другой кучки – и их тоже выгоняли, и тогда смех слышался в коридоре… Это всех бесило.
Второй сел за заднюю парту, так как все места, пока он раздумывал, оказались заняты. Пришел преподаватель. Духота на лекции была неимоверная. Зима теплая, батареи горячие, окна от шума с улицы закрыты, преподаватель – лысый и хромой —монотонно, но со смыслом бубнит что-то под нос…
Второй очень неохотно подстраивался под окружающую атмосферу: в первую очередь потому, что действительность, в которой он вырос, была совершенно иной; во-вторую – из-за природного упрямства, присущего любому русскому человеку. В силу перечисленных обстоятельств он ушел на занятия раньше на целый час.
Третий тем временем сел за его компьютер играть в косынку. Четвертый решил во что бы то ни стало идти на пары, но понял, что опаздывает уже и на вторую половину. Четвертый поспешил, но все равно опоздал. Делать было нечего. Зайдя в оборудованный по последнему слову техники читальный зал и не увидев ни одного человека, кроме престарелого персонала, он наконец нашел нужный ему покой и тишину. Но, как всегда, по законам жанра такое время проходит очень быстро. Ровно через десять минут женщина лет пятидесяти объявила о проветривании.
