– На, под кровать поставь.
– Спасибо.
Четвертый снял верхнюю одежду и поставил порошок на полку в ванной. Третий начал использовать средство для мытья посуды.
– Слушай, меня что, на лекции отметили?
– Да, отметили. Староста всех отмечает.
– Хорошо, что переклички не было.
– Эт точно. Как там Археолог?
– Отлично!
– Пили что ль? – Второй повернулся на стуле.
– Да как тебе сказать. Ладно, главное отметили, что на лекции был, а значит, день прожит не напрасно.
6
Будильник опять был отключен до того, как Четвертый проснулся. Он долго искал того, кто это делает, но в конечном счете понял, что сам.
– Ты че, опять проспал? – Третий уже сидел за компьютером и играл в футбол.
– С вами тут проспишь…
Второго и Первого не было.
– Слушай, а где Второй?
– Да на работе наверно…
Четвертый встал и подошел к окну. Новый год приближался совершенно незаметно. Сегодня должен быть последний в этом семестре семинар, а завтра – лекция, но идти не было желания. Погода была отвратная. По крайней мере, через окно было именно так.
– А у тебя на кафедре пар нет?
– А тебе какая разница?
– Ох – ть! Типа я проспал, а ты сам не пошел, потому что в компьютер играешь, пока Второго нет.
Третий промолчал.
Он вообще обладал рядом специфических свойств, которые вытекали из его болезни. Многие за ним замечали, что Третий компенсировал свою инвалидность за счет здоровых. Так, он всегда утверждал, что он очень хороший сын, не то, что остальные, потому что платит за учебу сам. Однако никогда не упоминал, что плата – пенсия. Третий на правах старшего по комнате, да в принципе и на этаже, всегда всех критиковал и пытался вставить ума. Очень мудро с его стороны. Кто тронет инвалида? В конце концов к нему стали относиться как к юродивому, а точнее – никак. Жаль, что Третий этого не понимал. Не понимал своей ущербности и никчемности, и все попытки окружающих указать на его недостатки заканчивались руганью.
Правда, никчемен и ущербен он был в плане личности, а не физической полноценности. Получилось так, что Третий своей гордостью, высокомерием и упрямством просто затормозил свою социализацию. Последним, кто надеялся что-то доказать инвалиду, был Четвертый, поэтому они были почти врагами. Четвертый не знал, почему он это делает. Может, из-за природного чувства равенства внутри социума; может, из-за природного упрямства; но в любом случае – из-за традиционных качеств русского человека. Третий все воспринимал как издевательство.
– Ты вот мне скажи, зачем ты вчера до четырех утра шаркал по комнате, то чем-то шебуршал, то с компьютером разговаривал, то колонки включал-выключал, а сегодня тишина. Специально мне спать, что ли, не давал, чтобы я проспал?
– Я перед тобой оправдываться не обязан.
– Ну ты и мразь.
Четвертый успокоился.
– Так, надо к Археологу идти, уже должен с «раскопок» вернуться.
– Ну правильно, пару проспал – надо пить идти.
– О, а разве я вслух сказал?
– А то нет? – Третий засмеялся.
Стук в дверь. Шестой, грустный и трезвый, но глаза блестят.
– О, здорова! Ты откуда?
– Да так, надо было одного уважаемого человека по-человечески похоронить. Там Минин попросил. А че ты в трусах?
– Да ток проснулся. Археолог где?
– Да пьет опять. Голубчик, бл-.
– Ясно.
– Ладно, пойду купаться.
– Ага, иди. Зачем заходил-то?
– Да просто, в гости.
Четвертый принял душ, оделся по-новогоднему и вышел на улицу: март, может, даже начало апреля. Все настолько растаяло, что даже на натоптанных тропинках лужи и грязь из насыпанного песка.
