– Я могу сказать: да, шансы велики, но поймите меня правильно. Коса уже отбывал срок, полтора года за грабеж. Потом вооруженное нападение в гараже, стрельба, а теперь еще и побег. Он действует по схеме. И все развивается по спирали. Люди вроде него не останавливаются. Только их преступления становятся все более тяжкими. Именно поэтому я надеюсь, что мы скоро схватим его. Не могу обещать, что мы непременно поймаем их сейчас. Я понятия не имею, когда мы их схватим. Но мы обязательно, непременно схватим их, потому что они неизбежно нарвутся на неприятности.
– Как по-вашему, скоро это произойдет?
– Понятия не имею.
– Ну хоть приблизительно.
Следователь покачал головой:
– Не знаю. Девять месяцев? Год…
– Я не могу так долго ждать.
– Мистер Мпайипели, примите мои соболезнования, я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Но вы должны помнить: вы – лишь одна жертва из многих. Взгляните на эти папки с делами. В каждом деле есть жертва. И даже если вы пойдете и побеседуете с НП, ничего не изменится.
– Кто такой НП?
– Начальник полиции всей провинции.
– Я не хочу беседовать с начальником полиции всей провинции. В данный момент я беседую с вами.
– Я уже объяснил вам, как обстоят дела.
Тобела махнул рукой в сторону документа, лежащего на столешнице:
– Мне нужна копия дела.
Следователь ответил не сразу. Он наморщил лоб, обдумывая вероятные последствия.
– Это запрещено.
Тобела понимающе кивнул:
– Сколько?
Глаза следователя смерили его оценивающим взглядом, словно определяя сумму. Потом следователь расправил плечи:
– Пять тысяч.
– Это слишком много, – сказал Тобела, вставая и поворачивая к выходу.
– Три.
– Пятьсот.
– На карту поставлена моя работа. За пять сотен я ее терять не согласен.
– Никто ничего не узнает. Вы в безопасности. Семьсот пятьдесят.
– Тысяча, – с надеждой произнес следователь.
Тобела развернулся кругом:
– Идет! Тысяча. Сколько времени нужно, чтобы сделать копию?
– Я смогу скопировать документ только вечером. Приходите завтра.
– Нет. Сегодня.
Следователь снова посмотрел на него – теперь его глаза уже не казались такими усталыми.
– К чему такая спешка?
– Где мы с вами встретимся?
Здешняя нищета была ужасна. Хижины из кусков фанеры и листов рифленого железа, вонь, от которой не было спасения, валяющийся повсюду мусор. Из пыли вверх тянуло парализующей жарой.
Миссис Рампеле выгнала из хижины четверых детей – двух подростков и двух дошкольников – и предложила ему сесть. Внутри было убрано, чисто, хоть и жарко; скоро под мышками у него выступили большие круги пота. На столе лежали учебники; на колченогом буфете были расставлены детские фотографии.
Она решила, что он из полиции, и Тобела не стал развеивать ее иллюзии. Она начала извиняться за сына, уверяла, что ее Эндрю не всегда был таким; он был хорошим мальчиком, но паршивец Коса сбил его с пути истинного. Как легко сбиться с пути, когда ни у кого ничего нет, даже надежды! Эндрю уехал в Кейптаун искать работу. Он закончил восьмилетку, а потом сказал, что не может позволить матери биться и дальше; мол, закончит школу позже. Работы не было. Нигде: ни в Ист-Лондоне, ни в Эйтенхейге, ни в Порт-Элизабет, ни в Джеффриз-Бэй, ни в Книсне, ни в Джордже, ни в Моссел-Бэй, ни в Кейптауне… Людей много, а работы мало. Время от времени он присылал ей немного денег; она не знала, как он их зарабатывал, но надеялась, что деньги не краденые.
Знает ли она, где Эндрю может быть сейчас? Есть ли у него знакомые в Кейптауне?
