– Признал, барин?
И рассмеялся Алексашка Меншиков радостно. Будто мы с ним в одном полку служили.
– Да… Так точно, – язык мой от крайнего удивления не может ворочаться во рту. Он пристыл к небу. – Вы это… Какими судьбами? Проходите… Ваше величество.
Они вваливаются в прихожую. Романов выше притолоки. Как – никак в нем 6 футов и 7 дюймов роста. Он щурится, я включил от растерянности слишком яркий свет.
– А горница то у тебя, Вальдемар, тесная, – говорит император Петр, неловко нагнувшись и, кряхтя, снимает высокие сапоги. – Один живешь?
– Один.
– Плохо, Вальдемар. Плохо. И зазнобы нет?
– Есть. Но далеко. По ту сторону кордона. Вот комнатные тапки, Петр Лексеич. Обувай, полы у меня стылые.
Император посмотрел на тапки, усмехнулся:
– Да ладно, не загоняйся. Босиком похожу. Коней мы своих у твоего подъезда оставили. Соседи не сопрут?
– Не должны. А там кто их знает?!
Петр Лексеич задумался, а потом с улыбкой говорит:
– Дело у нас к тебе, Вальдемар. На сто рублей!
Я пропускаю его слова мимо ушей. Хорошая шутка. Ну, посудите сами, какие могут быть общие дела у императора с рядовым литератором?! Где я и где он?!
Но император Петр Лексеич заискивающе смотрит мне в глаза.
– Сделаем?
– Дело?
– Ну, да. Соседи сказали, у тебя Интернет есть.
– Есть.
* * *
Три четверти четвертого утра. Мы втроем сидим у меня на кухне. Императору неудобно, тесно за столом. Он сгорбился, поджал свои длиннющие ноги. Шпага упирается в линолеум.
Я предлагаю чаю «Lipton». Ночные визитеры отказываются. Предлагаю кофе «Nescafe», сигареты «Winston». Ничего отечественного, российского у меня нет. Россия уже давно и ничего путного, кроме нефти и газа не производит.
Алексашка Меншиков бузует в маленькую чашку три чайные ложки кофе, бросает туда пять кусочков рафинада, заливает кипятком. И радуется при этом открыто, будто украл. Пьет, обжигая губы, громко причмокивая.
Петр Лексеич берет мою пачку сигарет, подносит к носу, вдыхает:
– А табачок у тебя, Вальдемар, хреновый. Американский? Турецкий? А я вот голландский курю. Хочешь испытать?
Он достает из кармана камзола черную курительную трубку, маленькую позолоченную табакерку и ловко мизинцем правой руки принимается набивать трубку. По кухне разносится приятный запах замечательного табака.
– Петр Лексеич, а мне трубочку не набьешь? – ёрничает Алексашка Меншиков. – Дюже курить хочется!
Во взгляде Императора сверкают молнии. Голос его срывается на бешеный крик. Дрожат стены. Поднимается потолок. Петр Лексеич вскакивает из – за стола:
– Я тебе, подлец, не трубку, а морду за такие слова набью!
И он швыряет в Алексашку табакерку. Плутоватый Меншиков уворачивается. Табакерка летит дальше и попадает в полку с посудой. Громкий хлопок, звон битой посуды. Несколько тарелок вдребезги! Осколки летят в разные стороны. Один из них достигает бесстыжего затылка лукавого царедворца.
Меншиков хватается за голову и начинает театрально изображать боль. Гримасничает, пуча глаза, стонет, притопывает ногами, крутит руками. Проливает на себя кофе:
– Убил! Насмерть убил! Лучшего друга! Соратника! Светлейшего князя!
Мне смешно. Романов тоже улыбается.
Натура у Петра Лексеича по – настоящему русская. Горяч очень. Но и отходчив быстро. Сначала готов человека вздернуть на виселице, а потом решить за что.
– Ну как вы тут без меня поживаете? – интересуется царь Петр, попыхивая трубкой. – Турки не забижают?
