По минуте пробовал каждую ветку на прочность, прежде чем поставить ногу или опереться рукой. Соображение притупилось, пот лил градом. Стоило чуть оступиться – и лететь пришлось бы долго. Смерть все время была рядом со мной, наблюдала. А в какой-то момент мне даже почудилось, что глаза у нее цвета лесного ореха, как у доброго джонга Минтэпа…
Казалось, что я спустился уже на несколько тысяч футов, а никаких признаков города так и не было видно. Не раз я слышал, как кто-то шуршит в темноте, а два раза – жуткие вопли тарго. Что если один из них решил бы напасть сейчас на меня? Нет, лучше об этом не думать. Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, я стал вспоминать своих друзей на Земле, детство в Индии, моего учителя Чандха Каби, дорогого Джимми Уэлша, пра-правильных девушек, которые нравились мне. Некоторыми из них я был по-настоящему увлечен. Тут мне вспомнился чудесный образ из сада, и образы остальных женщин потускнели, ушли. Кто она, моя барышня? О чем думает? Понимает, что я не откажусь от мыслей о ней? Какой запрет не позволял ей встречаться и разговаривать со мной?
И что с того, что у нас не подходящая друг для друга кровь, мы же не лежим в отделении переливания?
Она сказала, будто меня ненавидит, но слышала мое признание в любви. Сейчас оно и мне самому казалось странным. Как это я мог влюбиться с первого взгляда в девушку, о которой абсолютно ничего не знал? Не знал ни имени, ни интересов, ни возраста. Мне самому это казалось странным, но я был уверен, что полюбил ее. Полюбил эту незнакомку из сада, причем полюбил навсегда.
Увлеченный этими мыслями, я, видимо, забыл про осторожность и оступился. Надо было за что-то ухватиться, но ветки под двойной тяжестью наших тел ломались, в руках больше не осталось сил, и мы с моим мертвым другом ухнули в темноту. Меня явственно обдало ледяное дыхание смерти.
Но падение было недолгим. Мы упали на мягкую поверхность, она прогнулась под нашим весом, спружинила и подбросила вверх, точно цирковой батут. В тусклом, но вездесущем свете амторианской ночи я увидел, что попал в паутину свирепого амторианского паука! Ну здорово!
Я пытался пробраться поближе к краю паутины, ухватиться за какую-нибудь ветку, чтобы выбраться на твердь. Но с каждым движением запутывался все больше. И Камлот, скажу вам, болтавшийся уже на крестце, как-то не помогал моему высвобождению. Положение было ужасным, и с каждой секундой становилось все хуже. В дальнем конце паутины показалось огромное мерзкое тело тарго.
Я выхватил меч, который еле удерживал, и принялся рубить волокна, опутывавшие меня, но свирепый паук уже подползал ко мне. Когда я осознал всю тщетность своих попыток вырваться из этой смертельной западни, то понял, какую беспомощность и сковывающий ужас чувствует муха, попавшая в паутину. Но все-таки мне не хотелось становиться похожим на муху. Я мог сопротивляться этому чудовищу, пока у меня были меч и разум.
Тарго беззвучно подкрадывался все ближе.
Конечно, он знал, что мне некуда деться, кайфовал в предвкушении и не стал пугать меня своим парализующим воплем – еще тратиться. С расстояния в десять футов он бросился в атаку, очень ловко передвигаясь на восьми мохнатых лапах. Я мог сделать только один удар. Это уж точно. На втором бы обломался. Я глубоко вздохнул и…
И сделал этот единственный выпад мечом.
Это был удар наугад, ему навстречу. По счастливой случайности клинок угодил в его жуткую башку, в мозг. Когда он замертво рухнул у моих ног, я не поверил своим глазам. Я был спасен!
