Василий, понятное дело, от угощения не отказался, и ещё долго сидел у дворника, разделяя его восхищение генеральшей, делающей такие вкусные пироги.
А сам думал, как помочь своему приятелю Глебушкину вернуть его честное имя. Ибо таких вредных людей, как этот Мышко, Василий знал хорошо. Тот походил на самого злостного недруга, какой только мог случиться у всякого честного и уважающего себя кота – на бульдога. Тот, если и вцеплялся в кого, то оторвать его от добычи не было никакой возможности, покуда не загрызет. А Мышко в Глебушкина уже вцепился. Только сделал это покуда для других незаметно. Тайно. Но крепко. И Василий понял, что жизнь положит, если понадобится, за други своя, но этого врага рода человеческого (и кошачьего тож) от приятеля отцепит.
*
Едва Аким задремал, уложив мощные руки свои поверх стола и издав носом своим небольшую затейливую трель, как Василий вспрыгнул мягко с лавки, что устроена была под окном дворницкой, выходящим в проход меж домами, на самое окно, какое было слегка приоткрыто, пробрался через щель наружу и огляделся. Демьян Устиныч, усевшись в экипаж, скомандовал извозчику адрес, да отправился домой, тяжело вздыхая, Аполлинарий с Порфирием пошагали вниз по улице, намереваясь, очевидно, заглянуть в заведение, про какое Василий часто слышал, что оно обзывается странным словом "Трактиръ". Прозвание его писано было толстыми буквами, устроенными аккурат над входной дверью, и значения его кот не понимал. Как может место, от которого так вкусно котлетами пахнет да расстегаем, называться таким непонятным прозвищем, от которого, окромя треску и нет вовсе ничего?
Но долго ломать свою большую круглую башку над этим вопросом кот не стал, потому как глядел на друга своего – Глебушкина. Тот проследил, как сторож Кузьма замкнет дверь на ключ и пошёл медленно, подняв воротник старой, ещё гимназической шинели и укрыв в нее нос свой так, что его было не видать совсем. Василий, спрыгнув с окна, потрусил, было, следом за ним, как вдруг приметил, что странная тень отделилась от стены и направилась за другом его по пятам. Уже смеркалось. Сизые осенние сумерки улеглись на узкие улицы города, под ногами шуршала шершавая листва, какую, задумавшись, Глебушкин шебуршил шустро шагами, и шевелюру его шевелил шальной шкодник-ветер. Кот бежал следом за ним. Дорога писаря неожиданно пролегла мимо дома его в городской парк, где устроен был небольшой пруд, уложены дорожки и стояли скамьи. Гуляющие меж тем расходились.
Принялся моросить дождь. Экипажи и пролетки столпились подле входных ворот, некоторые горожане подзывали извозчиков. Глебушкин, в задумчивости двигаясь противу всей этой толпы, дошёл до берега пруда и остановился та, глядя на воду. И положил руку свою на одно из дерев, росших у самой кромки воды.
Рука его была красна от холода. К нему подплыло несколько уток, глядя вопрошающе. И он, порывшись в кармане, кинул им несколько очень мелких кусков своей булки, что служила ему обедом. Василий следил за ним. Тёмная чужая фигура приблизилась к его приятелю со спины, встав позади его. Кот вздрогнул испуганно, когда она схватила Глебушкина за шею, дернула, развернула к себе и прижав спиной к дереву, вопросила хрипло:
– Деньги где? Отдай!
Глебушкин, хватая ртом воздух, прохрипел:
– Каааакххие деньги?
– Какие у себя прячешь! Гони! Живо!
– У ммееення нннет никаких дддденегххх!
