Услышав голоса, он поднялся и выглянул из-за угла. Внутрь конторы входили сейчас сам Мышко, собственною персоною, хромая слегка, будто нога у него болела. Следом топала высокая фигура дворника Акима в переднике, тоже по обыкновению, приволакивающего ногу, затем шёл, размахивая руками, Демьян Устиныч довольно резво, а за ним, будто цыплята за курицей, тащились все писари. Глебушкин плелся последним, волочась еле-еле. И не поднимал головы.
Расселись на свои места. Мышко встал на середину конторского приёмного зала и оглядел всех присутствующих. Случайный посетитель заглянул, было, в контору, но неожиданно попятился, испугавшись обилия серьёзного народа, и исчез в толпе, что двигалась по улице, никуда не спеша.
А Мышко бросил Акиму:
– Прикрой дверь, любезный.
Тот выполнил приказанное и замер на пороге. Совсем идти внутрь он будто бы страшился.
Мышко кашлянул, привлекая внимание слушателей и, наконец, достал свой bloc-notes, в котором давеча делал записи. Василий, понимая, что разыгрывается самая кульминация поставленной помощником инспектора пьесы, отправился к себе за вещественным доказательством невиновности своего приятеля. Никто покуда этого не заметил. А Мышко начал свою речь:
– Итак, господа, предварительные выводы, сделанные мною из открывшейся картины ограбления конторы. Здесь… – он потряс своим пухлым bloc-notes. – То, что составило само преступление.
Глебушкин нашёл в себе силы поднять голову. Сатрап Мышко, очевидно, собирается его обвинить в случившемся. А, как же иначе? Писарь молод, стало быть, до денег жаден. И те ассигнации, что попали ему в руки, из оных выпускать не захотел. И припрятал. Всю вину на него повесить очень легко, ибо нет у него ни родни, какая могла бы его защитить, и отсутствуют те же деньги, что сумели бы спасти его от несправедливого суда.
Мышко глянул на него, как писарю представилось, с особым ехидством, и продолжил:
– За день до ограбления, как известно, в конторе было лишь двое человек. Уважаемый Демьян Устиныч Зябликов и младший писарь, господин Глебушкин. Посетителей в тот день почти не наблюдалось, по случаю дурной погоды. Как известно, к середине дня данное заведение посетил городской голова Зосима Лукич Таланцев. Собственной персоною.
И в этот промежуток времени пребывания его в конторе, происходит что-то, что заставляет его сперва ругаться, буквально благим матом, затем говорить спокойно, а после неожиданно отправить господина Глебушкина с запискою в банк. Все ли верно я излагаю, господин Глебушкин?
Савелий поднялся:
– Вы ни в чем не ошиблись, господин Мышко.
Тот кивнул ему снова сесть и продолжил:
– По дороге уважаемый Савелий Яковлевич зачем-то заглянул в полицейский участок, вышел оттуда, совершенно поменявшись в лице, а после отправился в банк. Где, по предъявлении им бумаги за подписью городского головы, ему была выдана сумма в 12 рублей с полтиною. Обозначенная, как премия лично господину Глебушкину.
И у меня рождается вопрос, каково же подлинное содержание бумаги, что была на руках у писаря изначально? Но, со всей очевидностию, поменялась во время его похода.
– Подменил, шельма!!! – Порфирий стукнул себя по колену, радостно засмеявшись. – Верно говорят, что в тихом омуте! Вот завсегда ты мне не нравился, Глебушкин. Больно благообразен да услужлив! Все тебя потому жалеют, а по тебе давно Сибирь плачет! Истинно, по этапу тебе идти. В кандалах да колпаке тюремном!
