Лихоимцев и Глебушкин в изумлении вытаращили на скромного Аполлинария глаза. Тот покраснел ещё больше и сказал, поедая Мышко глазами:
– Да, это мой отец. Но у нас трудности в отношениях сейчас.
– И я даже знаю, почему родились эти трудности. – Вздохнул Мышко, вроде бы сочувствующе.
– Я не намерен выпячивать наше родство. И потому, я не понимаю ваш интерес в этом.
– Никакого интереса, поверьте.
Вернёмся к разговору. Дело серьёзное, господин Коровский. Имеет место ограбление. А это не шутки. Любой, кто так или иначе даже косвенно мог поспособствовать такому случаю, вызывает мое подозрение.
А господин Глебушкин, насколько я понял, не имеет свидетелей чистоты своих намерений.
– Имеет. – Подал голос Демьян Устиныч, тяжело вздохнув, и поглядел на вскинувшего голову Глебушкина с улыбкою:
– Я слышал весь разговор Савелия Яковлевича с господином Малкиным. И могу подтвердить, хоть под присягою, что он отказал тому в подделывании документов. Я проходил рядом. И был поражён стойкостью господина Глебушкина противу предлагаемых ему денег. Мало того, я был покорен его честностью, когда он захотел вернуть выданную по досадной ошибке, а не по злому его умыслу, как вы здесь намекаете, господин Мышко, премию, ему, в сущности, не принадлежащую. За что господин Таланцев, не менее меня пораженный, оставил её во владении конторы. Предложив использовать для её нужд.
– Ну, а после Савелий своего благородства не выдержал, сдался и деньги все же таки умыкнул! -
Лихоимцев явно чувствовал себя древним Архимедом, погрузившемся в ванну и наблюдавшим, как вода выплескивается из оной наружу. И сделавшим очередное открытие, что тело, погруженное в сию ванну не тонет, а воду выплескивает на вымытые полы, следовательно устраивает всяческий непорядок и безобразие вокруг.
– А грабители тут тогда каким боком? – Аполлинария терзало справедливое негодование. – Они причём, если все Глебушкин провернул?
– Он всегда последним уходит, и первым приходит, потому как все сделать не успевает, мечтателен больно. Кузьма-сторож при нем сто раз дверь отмыкал. А иногда и сам Глебушкин ключи у него брал или отдавал ему. Так же он и глину принёс, слепок втихаря сделал, и грабителям отдал, чтоб подозрения от себя отвести. А они ему долю от такого!
– Порфирий, у тебя заместо головы чугунок пустой! – Не выдержал Глебушкин. Ему впервые в жизни захотелось набить Лихоимцеву морду. И он так же вдруг с ясностию понял, кто таскал у него конфекты из бонбоньерки, что он держал в ящике. Их ему подарила милая Аннушка к его рождению. И было их сперва ровно двадцать штук по количеству прожитых им лет. Конфекты были дорогими, он берег их, и скоро обнаружил, что оне таинственным образом убывают, оставшись едва ли не десятком штук.
– Мне проще было принять предложение посетителя и получить четыре рубля, чем связываться с грабителями и рисковать! – В запальчивости прокричал он, вновь поднимаясь на ноги. Мышко шагнул, хромая, ближе к нему и положил свою руку ему на плечо:
– И в этом вы правы, Глебушкин! Но! Всё ж таки мне доподлинно известно, и этим я всех присутствующих сейчас огорчу, воры воспользовались для грабежа именно конторским ключом, какой после содеянного ими кто-то повесил на место. И этот кто-то был, сдаётся мне, из вашей конторы.
– Может, Кузьма-сторож? – Аполлинарий смотрел с укоризною на Порфирия.
– Нет. – Демьян Устиныч покачал головой. – Кузьма – мой правнучатый племянник. Он хоть и олух, каких мало, но человек честный и воровать не станет. Это я знаю наверняка.
